Интервью с концертмейстером группы гобоев Чикагского симфонического оркестра
“Самый великолепный американский оркестр… Выдающийся концерт… Вечер, который запомнится надолго”, – провозглашает лондонская “Telegraph”. Ей вторит “Berliner Morgenpost“: “Оркестр играет с тем совершенством, которого ожидаешь от лучшего американского оркестра”. Парижская “Le Figaro” объявляет: “Из всей большой пятерки американских оркестров Чикагский симфонический – самый загадочный. В нем выделяется блестящий звук самой мощной секции духовых инструментов в мире”. Это лишь три цитаты из восторженных рецензий ведущих музыкальных критиков, написанных по следам очередного европейского турне Чикагского симфонического оркестра. За тринадцать дней (с 11 по 24 сентября) оркестр, руководимый главным дирижером Бернардом Хайтинком, покорил концертные залы Берлина, Вены, Парижа, Лондона, с огромным успехом выступил на музыкальном фестивале в Люцерне. В Чикаго оркестр вернулся в конце сентября, а уже 3 октября в Симфоническом центре состоялось торжественное открытие нового, сто девятнадцатого сезона. О прошлом, настоящем и будущем оркестра, о старинной и современной музыке, о нынешнем главном дирижере и будущем музыкальном руководителе, о новых сольных концертах и планах на новый сезон я беседую с концертмейстером группы гобоев Чикагского симфонического оркестра Евгением Изотовым.
– Наше прошлое интервью состоялось 11 ноября 2006 года, спустя два месяца после вашего приезда в Чикаго. Я бы хотел попросить вас подвести некоторые итоги первых трех лет с оркестром. Какими были эти годы для вас?
– Они были для меня, безусловно, очень интересными. Я попал в оркестр в беспрецедентный период. Четыре года у нас не было музыкального руководителя. Это – огромнейшая ответственность для любого оркестра и тяжелое испытание на прочность, на отношения между музыкантами внутри оркестра. Оркестр принял меня дружелюбно. Я очень доволен атмосферой в оркестре, в духовой секции я окружен высокопрофессиональными талантливыми музыкантами, как, например, замечательные гобоисты Скотт Хостетлер и Лора Шеффер. Лора пришла к нам из Симфонического оркестра Канзас-сити, в котором я работал. Кстати, туда она пришла после того, как я оттуда перешел в Сан-Францисский симфонический оркестр.
– Она успешно идет по вашим стопам.
– (Смеется.) Да, так получается… Самый главный итог трех лет – то, что мы нашли Риккардо Мути, нашего нового музыкального руководителя. Я думаю, что он принесет нам совершенно новый мир, отличающийся от привычного оркестру мира Брукнера, Штрауса, Малера… Он принесет итальянскую музыку, Моцарта, может быть, даже Скрябина. Эта музыка является для Чикагского оркестра новой стихией, а значит, будет возможность дальнейшего совершенствования. Мне нравится в этом оркестре, что он не почивает на лаврах прошлого, а стремится к дальнейшему совершенствованию. Это очень важное преимущество Чикагского оркестра, потому что при всем моем уважении к некоторым другим, не менее известным коллективам, там такого настроя я не ощущаю. Иные оркестры слишком хорошо помнят, что они получили N-ое количество “Грэмми”, что у них было выдающееся прошлое, и они живут этим прошлым. В Чикагском оркестре такого не происходит… С музыкальной и организационной точек зрения в ЧСО дела идут хорошо. Это достижение, которое невозможно переоценить, поскольку сейчас для всех наступили очень тяжелые времена. В связи с кризисом многие оркестры принимают непопулярные решения, в результате которых страдает качество.
– Как вы считаете, станет ли Мути настоящим лидером оркестра?
– Время покажет. У дирижера американского оркестра, особенно такого, как Чикагский, много обязанностей. Одной из главных причин, почему ушел прежний руководитель Даниэль Баренбойм, был его отказ заниматься делами, не связанными непосредственно с музыкой. Будет ли ими заниматься Мути, никто не знает, но после пятнадцати лет руководства Филадельфийским оркестром он имеет представление о них. В своих многочисленных интервью Мути всегда красиво, с юмором и чуть-чуть дипломатично отвечал на каверзные вопросы. На вопрос, будете ли вы встречаться с Советом директоров, он ответил: “Если еда вкусная, почему бы нет?..” Мути – фигура харизматичная, он прекрасно знает английский, а его итальянский акцент придает ему дополнительный шарм. Он, конечно, может спрятаться за свою суперобаятельную внешность… Одно ясно: он абсолютно предан музыке. Это то, из-за чего у нас с ним после пятиденельного общения получилась такая быстрая “женитьба”. Мы ведь встречались до этого всего месяц!
– А до этого – тридцать три года, когда он не работал с оркестром…
– Его первые слова, когда он к нам приехал в сентябре уже позапрошлого года, были такие: “Я очень давно у вас не был и рад здесь быть. Несмотря на все, что вы обо мне слышали, давайте постараемся вместе хорошо провести месяц”. А тогда еще были свежи в памяти впечатления от его неожиданного ухода из Ла Скалы. Я думаю, что он был уверен в том, что не найдет понимания у музыкантов оркестра. Для работы с нами он выбрал очень интересный репертуар: Чайковский, Прокофьев, Шуберт, Равель, Хиндемит; он дал нам возможность понять его трактовку абсолютно разных стилей музыки. Это было потрясающе интересное общение. Пока в качестве будущего музыкального руководителя он дирижировал только “Реквиемом” Верди, и для меня (а я уверен, что мое мнение разделяют мои коллеги-музыканты) эта неделя стала одной из самых незабываемых недель в жизни с точки зрения музицирования. Понимаете, это трудно выразить словами. Мы всегда хорошо играем. Иногда – лучше, иногда – хуже, но общий уровень у нас очень высокий. И тяжело из чего-то хорошего сделать великое, особенно за одну неделю, да еще с дирижером, с которым мы не работали никогда (тридцать три года назад он работал с другими музыкантами). С Мути это удалось сделать сразу. С первого такта Верди зазвучал другой оркестр. Я не хочу сказать, что все вдруг стало лучше. Нет, великие традиции оркестра остались, но за несколько дней Мути внес в оркестр новое дыхание, новые краски. Это было действительно абсолютно потрясающе!
– В таком случае впереди нас ждут счастливые времена…
– Я думаю, что да.
Ближайшие концерты Чикагского симфонического оркестра под управлением Риккардо Мути состоятся 15-18 октября (в программе – Симфония N35 В.А.Моцарта, Симфония N2 А.Брукнера), 22-24, 27 октября (в программе – Немецкий реквием И.Брамса).
– Евгений, о Мути мы поговорим с вами еще не раз. Его контракт с оркестром начинается в следующем сентябре. Расскажите, пожалуйста, о нынешнем главном дирижере оркестра Бернарде Хайтинке. Как вам с ним работается?
– У него очень интересный стиль репетиций. Мы с ним играем, как правило, крупные сочинения: симфонии Малера, Шостаковича… Он любит на репетициях играть крупную форму порой без остановок, что дает возможность оркестру войти в мир исполняемого произведения. Очень трудно сразу войти в мир, например, Симфоний Брукнера. Требуется время, чтобы возникла связь с этой музыкой. Благодаря Хайтинку нам удается нащупать эту связь. Иногда я ловлю себя на мысли, что с ним тяжелее репетировать, чем с кем бы то ни было. Он немногословен: мало говорит и все показывает. Хайтинк доверяет оркестру в частностях, умело и незаметно указывая нужное направление. Мне папа (Отец Евгения Изотова – альтист. – Прим. автора.) говорил о репетициях Светланова с Госоркестром. Вот у меня создается впечатление, что Светланов и Хайтинк чем-то похожи… Мы обязаны Хайтинку многим, он не жалеет себя, самоотверженно репетирует, ездит с нами на гастроли в Азию, Европу. Как он приятен в общении, с какой добротой относится к нам – это просто поражает! Он верит в нас, и мы благодарны ему за это.
– В прошлом разговоре вы процитировали его слова: “Если бы мне подарили еще одну жизнь, я бы провел ее с чикагским оркестром”. Хайтинк дарит вам счастливые минуты, но и вы дарите ему счастливые минуты…
– Я надеюсь. Во время прошлого европейского турне, когда мы выступали в Люцерне, он пригласил весь оркестр к себе домой. Президент оркестра Дебора Раттер пошутила, что наши гастроли в Европе можно назвать домашними гастролями для Хайтинка, потому что у него есть дома в каждом из городов, в которых мы были… Хайтинк – уникальная личность! Я слышал о нем с детства, но даже никогда не мечтал, что мне выпадет счастье поработать с ним. В новом сезоне у нас с ним запланировано большое количество концертов, а в июне 2010 года мы вместе проводим фестиваль музыки Бетховена. Я бы посоветовал всем любителям музыки обязательно прийти на эти концерты, которые станут кульминацией нашего совместного четырехлетнего творчества.
Под управлением Бернарда Хайтинка Чикагский симфонический оркестр играет произведения М.Равеля и Ф.Мендельсона (5-7, 10 ноября), Й.Гайдна и А.Брукнера (12-14 ноября), а также все симфонии Л. ван Бетховена (2-20 июня 2010 года).
– В апреле в Чикагском симфоническом центре проходил фестиваль камерной музыки Баха. Говоря сегодня о музыке Баха, мы неминуемо касаемся вопроса аутентичности исполнения. Многих инструментов баховской эпохи давно нет. Нет клавесинов, продольных флейт, лютней, кулисных труб, охотничьих гобоев. А ведь для них написано огромное количество произведений! Как вы относитесь к идее представителей аутентизма, которые ратуют за возвращение к оригинальным инструментам той эпохи?
– Как говорят в передаче “Что? Где? Когда?”, ответ готов. Когда меня спрашивают, что я думаю об аутентичном исполнении, я всегда вспоминаю рисунок в журнале “Нью-Йоркер”. На операционном столе лежит пациент. Над ним склонились врачи. Пациент смотрит на стену, на которой висят чудовищные ножи, топоры, железные цепи, потом, с ужасом, на доктора. Доктор говорит: “Все в порядке, сэр, просто сегодня мы будем оперировать вас, пользуясь этими оригинальными инструментами”… Я считаю, были причины, из-за которых на протяжении последних четырехсот лет такой инструмент, как гобой, пережил очень много изменений в дизайне, конструкции, технологии изготовления клапанов, тростей… Эти изменения были сделаны для того, чтобы инструмент стал технически более совершенным, чтобы он красивее звучал, поэтому вместо слова “изменение” я бы лучше употребил слово “улучшение”. Мне кажется, если бы Моцарт и Бах услышали звучание гобоя XX века, то у нас было бы больше концертов для гобоя, чем мы имеем сейчас. Я ничего не имею против того, что люди пытаются играть на старинных инструментах гениальную музыку. Они имеют на это право. Но я не приемлю категоричности, что именно НАДО вернуться к тем инструментам. Я считаю, что на своем гобое я могу сыграть не хуже, а, скорее всего, лучше, чем на гобое той эпохи. Почему? Просто в силу технических качеств инструмента, тех усовершенствований, которые были сделаны за последние четыреста лет. А что касается исполнения на струнных инструментах – разные приемы смычка и так далее, – то музыка представляет собой настолько субъективный мир, что очень сложно сказать: вот это можно делать, а вот это делать нельзя. Музыка – океан, в котором могут плавать совершенно разные корабли. Но когда музыканты пользуются звукоизвлечением, в котором крещендо и диминуэндо происходят на каждой ноте только из-за того, что якобы это аутентично, я хочу их спросить: “Откуда вы знаете об этом? Какие у вас есть доказательства, что четыреста лет назад так играли?” Более того, я считаю, что любую игру нужно рассматривать не по частностям – здесь вверх смычком, здесь вниз, здесь крещендо, здесь диминуэндо, здесь акценты, тут вибрато – а с точки зрения музыки. Помогает ли украшение развиваться фразе, звучит ли оно правдиво, сочетается ли оно гармонично с голосоведением в этом такте или в этой фразе?.. Очень многими аутентичными приемами я пользуюсь, кое-что из этих приемов я применял в Концерте Баха для гобоя и скрипки.
– Ваш опыт как раз показывает, что старинную музыку можно прекрасно исполнять на современных инструментах. Тот самый ре-минорный Концерт Баха произвел на меня неизгладимое впечатление. Вашу кантилену из второй части до сих пор помню. Мне кажется, это был один из лучших концертов сезона… Но в принципе на протяжении столетий установились штампы исполнения старинной музыки. Монтеверди, Бах, Вивальди часто звучат одинаково. Такое впечатление, что попал в музей древностей. Как вам удается преодолеть инерцию псевдоромантических и псевдоклассических наслоений, наросших на произведения старинной музыки на протяжении XIX–XX веков? Как вы делаете так, что старинная музыка вновь играет своими первоначальными яркими красками и звучит для нас современно?
– Прежде всего я очень люблю изобретать украшения. Это, в общем-то, подразумевалось композиторами той эпохи, которые писали ноту или целый такт, оставляя за исполнителем право придумывать украшения. Для меня такая работа является совмещением исполнительского искусства и композиции. Что касается Баха, то его музыка позволяет использовать благородное звучание гобоя. Бах – это совершенно отдельная планета. У него письмо для голоса, духовых инструментов не состоит из обыкновенной восьмитактовой фразы. Оно начинается в начале, а заканчивается только в конце. Бах – это совершенно неисчерпаемый порыв эмоций, причем, все происходит настолько гармонично и как бы даже незаметно!.. Мне очень интересно находить разные способы звукоизвлечения, пользуясь математическим материалом Баха… Для меня много значит старинная музыка. Вообще, когда человек играет всю жизнь что-то одно, получается дисгармония. Такая же дисгармония получается, если певец всю жизнь поет потрясающе красивые арии Беллини и Россини и ни разу не исполнял романсы Чайковского и Рахманинова. Для того, чтобы музыкант развивался и совершенствовался, необходимо играть разную музыку. Уникальность работы оркестрового музыканта в симфоническом оркестре состоит в том, что нам необходимо совмещать стили и направления музыки. В концерте могут быть три совершенно разных произведения, например, Бах, Шостакович, Стравинский. Переход от одного стиля к другому всегда развивает исполнителя и подстегивает его к творческому росту.
В планах Евгения Изотова на будущий сезон – камерная музыка. В качестве участника квартета (гобой, фагот, скрипка, виолончель) маэстро исполнит Симфонию концертанте Й.Гайдна (12-14 ноября). 17 января 2010 года Изотова можно будет услышать в камерном концерте в Лаборатории Ферми в городе Батавия, весной 2010 года музыкант в составе квартета (гобой, кларнет, фагот, валторна) играет Симфонию концертанте В.А.Моцарта с оркестром университета Рузвельта, а также соло-концерт секции гобоев ЧСО в Симфоническом центре в мае 2010 года.
– Я с огромным удовольствием смотрю на репертуар нового сезона оркестра. Это, может быть, в очень упрощенном варианте похоже на меню самого любимого ресторана. Смотришь, и глаза разбегаются… (Смеется.)
– А что бы вы хотели сыграть с оркестром из несыгранного?
– Мне бы хотелось сыграть Концерт для гобоя интересного чешского композитора Богуслава Мартину и гобойный концерт Олафа Ван Гонниссена – красивую английскую музыку. С гобоем всегда все получается более плачевно, эксцентрично и выразительно. Как минимум, не скучно… Джон Адамс обещал написать для меня Концерт для гобоя, Майкл Тилсон Томас уже написал Трио для гобоя, волторны и клавесина, и мы почти сыграли его в прошлом году в Карнеги-холле, но в этот момент возник проект “YouTube Symphony Orchestra”, который занял все время Томаса… Вообще, я очень осторожно отношусь к современной музыке. Я ищу хорошую музыку, жду открытий и очень редко нахожу их среди новых произведений. Но надо искать! Наивно думать, что во времена Моцарта, Бетховена, Брамса была только хорошая музыка. Конечно же, нет. Но кто ищет, тот всегда найдет!
– Английский журналист Норман Лебрехт пишет о засилье коммерции, о смерти настоящего искусства, об алчных звукозаписывающих студиях, менеджерах… После его книжек становится как-то не по себе. Есть ли будущее у классической музыки?
– Вы знаете, я замечаю такой феномен. Если написать книгу о человеке, который всю жизнь честно прожил, был хорошим семьянином, имел семерых детей – такая книга будет очень скучна. Формула успеха проста – чем больше дешевых сенсаций, тем лучше. Такие книги попадают в категорию “бульварного чтива” и находят читателя достаточно быстро… Я совершенно спокоен за классическую музыку. Давайте отмотаем пленку назад и посмотрим ретроспективно на то, что произошло с миром за последние семьсот лет. Если музыка смогла пережить все то, что она пережила за эти столетия, то можно не бояться за ее будущее. Да, конечно, хотелось бы, чтобы мы жили в мире, в котором государство в финансовом плане поощряло бы искусство, науку, образование, но такого нет. Никогда не было так, чтобы все было для музыкантов легко, просто, весело и хорошо, чтобы все были здоровы, богаты и счастливы. Скорее, всегда было наоборот. Такое незавидное постоянство является частью нашей профессии. Мы находимся в этой профессии по причинам, не имеющим никакого отношения к количеству денег или личности дирижера. Эти вещи максимум вторичны. Для меня гораздо большее значение имеет атмосфера в коллективе, отношения с моими коллегами. И я могу сказать, что работаю в прекрасной атмосфере. Я окружен людьми, которые разделяют мое музыкальное мировоззрение. Невозможно передать то удовлетворение и ту эмоциональную отдачу, которую я получаю от моей профессии. Музыка – часть меня самого. Музыка – безгранична. Музыка – это самый короткий способ найти себя. Это состояние невозможно выразить словами – его можно передать только игрой. Я счастлив, что я в этой профессии, и верю в будущее классической музыки.
– Три года назад я спросил у вас: “Как вы считаете, ваш приход в чикагский оркестр – это всерьез и надолго, или для вас это еще одна ступенька вверх, к чему-то более яркому и интересному?” Вы ответили: “Ступеньку выше Чикагского симфонического оркестра я себе представить не могу”. Вы готовы сегодня повторить ваши слова?
– Да, но я уточню. Есть хорошее выражение: “Никогда не говори никогда”. Я не знаю, что будет в будущем. Я хочу верить, что все будет хорошо, и у меня нет оснований в это не верить. Я приехал в Чикаго прежде всего из-за оркестра – с городом я начал знакомиться уже после приезда. Самое главное для музыканта – найти не то место, где самый красивый вид, где лучше кормят или больше платят, а там, где ты можешь быть дома с точки зрения принадлежности к музыке и искусству. Ступеньку выше Чикагского симфонического оркестра в оркестровом мире я не найду. Ее действительно нет. Чикагский симфонический – оркестр супервысокого класса с огромным прошлым и еще большим будущим, и я хотел бы быть с оркестром в этом будущем. С моими коллегами мы создаем на сцене что-то настолько неповторимое и потрясающее, что я не вижу возможности создать это лучше где-либо еще. Я верю, что Чикагский симфонический оркестр будет и дальше двигаться по вечному пути совершенствования.
Концерты Чикагского симфонического оркестра проходят в зале Симфонического центра по адресу: 220 S. Michigan Ave, Chicago, IL 60604. Билеты на все концерты нового сезона можно заказать по телефону (312) 294-3000 или зарезервировать на Интернет-сайте http://www.cso.org/.
Сергей Элькин
