Ванкарем Никифорович. Это имя хорошо известно читателям газеты “Реклама-Чикаго”. Более пятнадцати лет на страницах “Рекламы” регулярно появляются его статьи, рецензии, интервью. Список его интересов поистине безграничен: литература, изобразительное искусство и музыка, драматургия и поэзия, театр, кино, телевидение… Ванкарем Валерьянович по-хорошему старомоден. Он не позволяет себе поверхностных суждений, а досконально разбирает анализируемое им произведение. В его театральных рецензиях вы всегда найдете содержательный разбор спектакля, глубокий анализ постановки, художественного оформления; в литературных рецензиях – профессиональный разбор стиля, композиции, языка автора; в статьях о творчестве художников – глубокое проникновение в мир изобразительного искусства. Работая в жанре интервью, он сознательно держится в тени, предоставляя слово своему герою.
Сколько их было за это время: репортажей, рецензий, эссе… Никифорович всю жизнь пишет о других и не любит говорить о себе, поэтому мне стоило большого труда уговорить его рассказать о своей жизни. Но вот уговоры позади, и в уютной квартире я слушаю его рассказ о бурной, насыщенной событиями, встречами, впечатлениями жизни. Признаюсь, кроме профессиональной задачи представить его нашим читателям, мне было интересно поговорить с ним о людях и событиях родного города. Ванкарем Валерьянович всю сознательную жизнь провел в Минске, так что то и дело в разговоре всплывали знакомые имена, даты, адреса… Мой папа учился в школе, директором которой был отец нашего героя – Валерьян Иванович Никифорович; я читал книги, которые редактировал Ванкарем Никифорович, я видел спектакли, над которыми он работал… При этом задача моя казалась почти невыполнимой: как в рамках одной статьи уместить его богатую биографию?! Не претендуя на полноту картины, выделю лишь некоторые интересные моменты.
“Все нормально, вы живы?”
– Вы были гуманитарием с детства?
– Не только гуманитарием. В нашей школе работали прекрасные педагоги, и я интересовался разными предметами. Русский язык и литературу преподавала выдающийся педагог Раиса Григорьевна Барам. Многие минчане ее наверняка помнят. Она привила мне любовь к литературе и филологии. Но одновременно с литературой я увлекался физикой и математикой. Математику преподавал Антон Иванович Зенович, а физику – знаменитый Яков Борисович Мельцерзон. Его ученик – великий физик Жорес Алферов стал впоследствии лауреатом Нобелевской премии. В десятом классе я ходил в математический кружок одаренных школьников при университете и до последнего месяца думал, куда поступить: на математический или филологический. Но любовь к литературе победила. Перед самым окончанием университета начал работать редактором в отделе художественной литературы Госиздата БССР, редактировал книги многих вернувшихся репрессированных писателей и первые сборники ярких молодых авторов, таких, как Рыгор Бородулин, Геннадий Буравкин… Тогда я познакомился с одним из крупнейших белорусских поэтов Владимиром Дубовкой. Удивительный был человек! Он учился в Москве у Брюсова, в совершенстве знал английский язык, цитировал Шекспира. Он был арестован в 1930 году. Когда вернулся, привез переводы Сонетов Шекспира на белорусский язык. Я “загорелся” издать Сонеты отдельной книгой. Уговорил моего друга, начинающего тогда художника Бориса Заборова (Друг В.Никифоровича Борис Заборов – один из выдающихся современных художников. Учился в Минском художественном училище, Суриковском институте. В Минске работал книжным графиком. С 1980 года живет и работает в Париже. – Прим. автора.), и он выступил оформителем книги. А потом я готовил к изданию избранные стихи и поэмы В.Дубовки в двух томах. Автор жил в Москве – в Минске ему не дали квартиры. Когда вышли сигнальные экземпляры двухтомника, я выслал ему телеграмму. На следующее утро в шесть утра раздался звонок в дверь. На пороге стоит Дубовка: “Все нормально, вы живы?” Он думал, что после того, как выйдет его двухтомник, что-то случится с редактором. На дворе был уже 1965 год… Памятна встреча с Алесем Адамовичем. В 1958 году он пришел в издательство и попросил, чтобы мне дали прочесть написанный от руки, в тетрадках, роман о Великой Отечественной войне “Война под крышами”. Я написал редакторское заключение и стал готовить книгу к публикации. Позднее Адамович признался, что никогда в жизни не думал увидеть опубликованным этот роман, тем более с таким названием.
– Какие белорусские писатели вам наиболее интересны?
– Я могу назвать Янку Купалу, Владимира Дубовку, Алеся Адамовича, Василя Быкова, Владимира Короткевича. Из более молодых – Рыгора Бородулина, Михася Стрельцова.
– Как вы познакомились с Василем Быковым?
– Мы с ним познакомились и подружились, когда я работал в издательстве. Я редактировал его книгу, переведенную на русский язык одним московским чиновником из Союза писателей. Книгу надо было переписывать заново, и я отправился в Гродно к Василю… В 1964 году мы с Заборовым гостили в доме Бородулиных в Ушачах на Витебщине, и Быков прошел пешком пятнадцать километров, чтобы встретиться с нами… А в мае 2002 года Рыгор устроил мне встречу с Быковым в Минске. Быков тогда на несколько дней приехал из Праги в Минск. Через год его не стало… Творчество Быкова – явление не только белорусской, но и мировой литературы. Я горжусь тем, что мне выпала честь переводить его произведения на русский язык. Быков писал только по-белорусски и присылал мне из Финляндии свои рассказы и притчи. Я перевел и прекрасную маленькую повесть Быкова “Желтый песочек”. В Москве недавно был издан сборник прозы Быкова. Половина произведений опубликована в переводах автора, половина – в моих переводах.
“Горжусь орденом Кирилла и Мефодия”
– Я знаю, у вас много друзей в Болгарии, и вы много переводили с болгарского языка. Как в вашей жизни появилась Болгария?
– Болгарский язык я начал изучать в университете, и его знание пригодилось мне для работы в издательстве. Я переводил прозу с болгарского на белорусский, стали выходить книги в моих переводах; я ездил в Болгарию, несколько раз участвовал в семинарах переводчиков.
– Вы были свободны в выборе произведений?
– Что-то я предлагал сам, что-то мне поручали переводить. Я участвовал в составлении сборников “Антология болгарского рассказа” и “Антология болгарского юмора”. В Минске какое-то время жил и работал осетинский поэт Юрий Лакербай. Он писал по-осетински и по-русски и все уговаривал меня заняться переводами с осетинского. Он даже сочинил стихотворение, которое заканчивалось такими словами: “Болгария стотинками, Но гордый мой народ Заплатит осетинками Тебе за перевод”. (Смеется.) Давай, мол, изучай осетинский… Я горжусь тем, что был награжден болгарским орденом Кирилла и Мефодия. В Беларуси этот орден получили четыре человека: писатель Петрусь Бровка, поэт Нил Гилевич, переводивший болгарскую поэзию, историк Давид Мельцер и я.
– А сегодня смогли бы поговорить по-болгарски?
– Разбирам всичко, обаче ми е трудно да говоря български без практиката. (Смеется.) Если бы побыть в этой среде, то я бы, возможно, восстановил язык… Кроме болгарского, я переводил по подстрочнику с грузинского языка, несколько раз ездил в Грузию, составил сборник рассказов грузинских писателей.
– Вы попали в издательство в самое интересное время…
– Да, время было интересное. Начало и расцвет оттепели. В те годы я начал понемногу писать статьи, рецензии.
– Театральные?
– Нет, литературные. К театру я пришел значительно позже, когда работал на телевидении.
“Безобразие, что вы там наговорили!”
– Почти восемнадцать лет – с 1965 по 1982 годы – я работал старшим редактором литературно-драматических программ Белорусского телевидения. Готовил творческие портреты, программы по изобразительному искусству, писал инсценировки, участвовал в создании телевизионных спектаклей в забытом сегодня жанре телевизионного театра. В 1970 году я ввел на телевидении новый цикл “В единой семье” о литературных и культурных связях Беларуси со всеми союзными и некоторыми автономными республиками. Мы тогда с режиссером и оператором объездили всю страну!.. В 1982 году в рамках серии “Творческие портреты” у меня состоялась беседа со Светланой Алексиевич. Я давно интересовался ее творчеством и по просьбе Валерия Раевского, главного режиссера Национального академического театра имени Янки Купалы, делал инсценировку по ее книге “У войны не женское лицо”. В ходе нашей беседы в прямом эфире Алексиевич стала рассказывать о работе над своей новой книгой “Цинковые мальчики”. Через несколько дней меня вызвало начальство и сказало, что я должен написать заявление об уходе. Такой приказ поступил из ЦК. Мол, “безобразие, что вы там наговорили”!
– Разве в самые застойные годы на Белорусском телевидении был возможен прямой эфир?
– Предварительно надо было сдать план программы. А в этой передаче никто не ожидал, что Алексиевич начнет рассказывать о книге на тему войны в Афганистане. Так что с телевидения я ушел не по своей воле.
“Один шпион на две разведки?”
– Несколько месяцев я был без работы, но так получилось, что в тот год при киностудии “Беларусьфильм” возник Театр-студия киноактера. Режиссером театра стал бывший долгое время в опале Борис Луценко (Борис Луценко – главный режиссер Русского драматического театра, еще одна ключевая фигура в белорусском театре последней трети XX века. – Прим. автора.). Он пригласил меня в этот театр, и я начал работать завлитом.
– Думали ли вы когда-нибудь о таком повороте в вашей биографии?
– Нет, конечно. Театр я любил с детства, но о работе завлита даже не думал. Итак, я стал работать завлитом в Театре-студии киноактера. В это время главный режиссер Купаловского театра Валерий Раевский и директор театра Иван Вашкевич начали пробивать в ЦК разрешение взять меня к ним завлитом. Оказывается, должность завлита в Национальном театре являлась номенклатурой ЦК. Наконец, в конце 1984 года – начале 1985 года им удалось этого добиться, и я перешел в Купаловский театр. А примерно в 1988 году Борис Луценко, который к тому времени был главным режиссером в Русском театре, пригласил меня к себе. В Министерстве культуры поднялся большой шум. Замминистра кричал: “Как это может быть? Один шпион на две разведки?” А режиссеры в ответ говорили, что в одном театре играют на русском языке, в другом – на белорусском. Так на пять лет я оказался завлитом в двух театрах.
– В двух крупнейших театрах республики, которые всегда были конкурентами?!
– Театры были конкурентами, а главные режиссеры дружили между собой.
– Я никогда не брал интервью у завлита. Расскажите, пожалуйста, что это за должность такая, без которой не обходится ни один театр?
– Главная обязанность завлита – следить за репертуарной политикой театра. Завлит должен быть в курсе новинок драматургии, предлагать главному режиссеру пьесы, достойные постановки. Но у Национального театра имеется и своя специфика. В обязанности завлита входит следить за качеством перевода и правильным произношением белорусского языка. Иногда приходилось вести редакторскую работу с оригинальными произведениями… Завлит должен знать современную литературу, но при этом не пропустить прозаические сочинения, которые могут быть инсценированы.
“Ладно, ставьте!”
Один из самых ярких спектаклей Купаловского театра – “Поминальная молитва” по пьесе Григория Горина. Спектакль до сих пор с постоянным аншлагом идет на сцене театра. В одной из своих статей Ванкарем Никифорович рассказывает, как приехал в Москву и выпросил у машинистки ВТО новую пьесу Горина. На первой странице сверху было написано: “Право первой постановки принадлежит Театру имени Ленинского комсомола в Москве. Григорий Горин”. Вернувшись в Минск, он показал “Поминальную молитву” Раевскому и убедил его ставить пьесу в театре. Перевод на белорусский язык заказали хорошему поэту и переводчику Владимиру Некляеву. Но ведь есть право первой постановки! И тогда стали звонить Горину. “Поначалу он был категорически против. Я позвонил ему еще раз, доказывая, что мы будем играть спектакль на белорусском языке и никакой конкуренции ленкомовцам не составим. И только во время третьего звонка (наверно, после разговора с Захаровым) Горин сказал: “Ладно, ставьте”.
Премьера спектакля по пьесе Григория Горина “Поминальная молитва” состоялась в Купаловском театре 21 мая 1989 года. Успех спектакля был совершенно ошеломляющим. После гастролей Купаловского театра в Киеве Национальный театр Украины имени Ивана Франко тоже проявил интерес к этой пьесе, и появился еще один, киевский вариант “Поминальной молитвы” с Богданом Ступкой в главной роли.
– Какие спектакли были для вас самыми памятными, дорогими?
– Вспоминать можно долго: “Рядовые” Дударева в постановке Раевского, “Дракон” Шварца в постановке Пинигина… В те годы я продолжал заниматься переводами, перевел для театра пьесу Валерия Петрова “Театр – любовь моя”. Спектакль по пьесе Леды Милевой “Когда куклы не спят” в моем переводе некоторое время шел на сцене Купаловского театра, а потом был поставлен Борисом Носовским в Витебском драматическом театре. Успех там был просто грандиозный. Для Русского театра я сделал инсценировку “Амфитрион” по мотивам пьес Плавта, Мольера, Клейста, Жироду и Хакса. Спектакль долгое время оставался в репертуаре театра.
– Вы работали в театре в самое интересное время. Еще не пришел к власти Лукашенко, еще вся Беларусь бурлит, еще можно поднимать острые темы, еще можно бело-красно-белый флаг повесить на сцене (Это происходило в финале спектакля “Тутэйшыя” по пьесе Янки Купалы. – Прим. автора.)…
– Поначалу все это было не так легко. До распада СССР тоталитарная власть жестко и твердо исполняла свою функцию. Классический пример – запрет имени Марка Шагала в Беларуси. Этот запрет действовал до 1991 года.
“Окна Америки”
– Начиная с работы в издательстве, я интересовался изобразительным искусством, писал статьи и рецензии, дружил со многими художниками. Позже, работая в театре, включился в кампанию по реабилитации Шагала: ездил в Витебск на Шагаловские чтения. Когда приехал в Чикаго, на второй день мы с женой Зоей пошли в Арт-институт смотреть витраж Шагала “Окна Америки”. Он произвел на нас колоссальное впечатление. Присутствие Шагала в Чикаго усилило мой интерес к художественному миру. Я опубликовал в журнале “Мастацтва Беларусi” статью о прекрасном художнике Хаиме Сутине. Это была одна из первых публикаций о Сутине в Беларуси. Заинтересовался художниками, которые приехали в Чикаго. Как они находили себя на новом месте? Что они делали? Одним из первых стал удивительный белорусский живописец, ученик Шагала Хаим Лившиц. Его многие картины здесь в Чикаго, но они нигде, к сожалению, не выставляются… Живопись всегда остается в поле моего зрения.
– Добавлю: как и театр. Как вам удается после такого количества увиденного не потерять интереса к театру? Театр способен вас еще чем-нибудь удивить?
– Конечно, способен, и удивляет. В свое время, например, нас с Зоей потряс спектакль “Шинель” по повести Гоголя в театре “Lifeline”. Удивительное прочтение классики!
– Что-то кардинально новое появилось в театре за последнее время, или это все – перепевы старого, того, с чем вы встречались раньше?
– Я думаю, что основа театра осталась без изменений. Меняются только акценты, интонации. Новые веяния в театре связаны с поиском новых форм, и, мне кажется, это не всегда убедительно. Новые спектакли Коляды, Сигарева интересны, но спорны. Будущее театра в его прошлом.
– То есть будущее все-таки за психологическим театром?
– Конечно. Театр – актерское искусство, искусство перевоплощения. За таким театром будущее.
“Однажды я разнимал дерущихся Петросяна и Аксенова”
– Я знаю, кроме искусства и литературы вы еще очень любите шахматы.
– Шахматы – мое увлечение с детства. Когда-то играл неплохо…
Ванкарем Никифорович достает с полки книгу международного гроссмейстера Сокольского “Шахматная партия в ее развитии” и продолжает:
– Некоторые дебюты Сокольский разбирает подробно, а некоторые – на примерах отдельных партий. Свой дебют (дебют Сокольского) он рассматривает на примере партии Никифорович – Ной. Полуфинал первенства Минска, 1963 год.
Когда я спросил Ванкарема Валерьяновича о любимом шахматисте, я думал, что он первым назовет Михаила Таля. Однако его ответ был другим:
– Я всегда любил Фишера.
– А в защите вам скучно, правда? Ничью в начале игры, как Петросян, не предлагаете…
– Однажды я разнимал дерущихся Петросяна и Аксенова.
– Интересно. Можно об этом поподробнее?
– Дело было так. Мы с белорусским поэтом Михасем Стрельцовым отдыхали в Доме творчества в Коктебеле. В это же время там жили экс-чемпион мира по шахматам Тигран Петросян и молодой Василий Аксенов. И вот как-то мы все играли в пинг-понг. Смотрю, рядом Аксенов с Петросяном разругались. Да так, что Аксенов не просто бросил ракетку в Петросяна, а подскочил к нему и готов был его стукнуть. Я бросился на защиту, а теперь со смехом вспоминаю, как разнимал Аксенова с Петросяном…
Сегодня Ванкарем Никифорович продолжает играть в шахматы, регулярно участвуя вместе с внуком Александром в турнирах, организуемых Леонидом Бондарем и Тамарой Головей. Вскоре после приезда в Чикаго мне довелось поиграть с ним в десятиминутный блиц, и я был поражен быстротой реакции, нестандартными решениями и острыми комбинациями, которые он обрушил на меня. Я проиграл ему всухую и теперь тренируюсь, мечтая о реванше.
“Всему миру – свой дар…”
Ванкарем Никифорович занимается журналистикой в разных направлениях. Его интересуют люди, которым удалось проявить себя не только в искусстве и литературе. Он написал статьи о директоре одного из заводов в Чикаго, о физиках, работающих в лаборатории Ферми в Батавии, о бывшем президенте Института репродуктивной генетики Юрии Верлинском.
Никифорович уделяет большое внимание и поддерживает постоянные контакты с белорусской диаспорой. Он был составителем и автором предисловия сборника драматургии белорусской эмиграции “Урачыстасць у садзе”, который вышел в прошлом году в Минске.
В конце нашей беседы Ванкарем Валерьянович сказал:
– В издательстве, на телевидении, в театре одним из определяющих для меня было внутреннее чувство протеста против хорошо знакомого, неумирающего великодержавия, которое проявлялось в оценках литературы и искусства. В переводах с болгарского и грузинского языков мне хотелось показать то, что Максим Богданович определял как “всему миру – свой дар”. После эмиграции я полемизировал со Львом Анненским, который говорил, что Шолом-Алейхем так и остался еврейским писателем, писавшим для своего народа, и поэтому у него “не было шансов подняться над местечковым уровнем”. Я все время был с этим НЕ согласен. Считаю, что все самое яркое и талантливое в национальных литературах поднимается до мирового, вселенского, общечеловеческого уровня. Убежден, что великая литература, великое искусство создается всеми нациями, и каждый народ вносит свой вклад в общее дело. Поэтому мы должны внимательно относиться к культуре каждого народа.
15 ноября 2009 года Ванкарему Никифоровичу исполняется 75 лет. Не веришь календарной дате, ибо внушительный возраст юбиляра никак не соответствует его юношескому задору, неравнодушию, искреннему азарту первооткрывателя… Он все так же, как сорок лет назад, глотает книги, посещает выставки, театры, следит за культурной и общественной жизнью.
Все годы моего сотрудничества с “Рекламой” Ванкарем Валерьянович оказывал и продолжает оказывать мне большую помощь в работе, дает ценные советы и рекомендации. И когда в очередной раз от него раздастся телефонный звонок, я знаю, что он расскажет о новой выставке или спектакле, на которые непременно нужно сходить, о новом фильме, который надо обязательно посмотреть. Ему интересна жизнь во всех ее проявлениях – редкое качество, достойное подражания.
С Днем рождения, дорогой Ванкарем Валерьянович!
Здоровья вам, удачи и новых интересных публикаций!
Автор: Сергей Элькин
