В конце мая в Чикаго побывал известный российский режиссер, профессор Российской академии театрального искусства (ГИТИС), основатель и художественный руководитель театра “Школа современной пьесы” Иосиф Райхельгауз. За несколько дней Иосиф Леонидович успел многое: провести творческую встречу, познакомиться с труппой “Атриума”, посмотреть спектакли театра, устроить мастер-класс и Литературные чтения. В один из дней мне удалось ненадолго “похитить” Режиссера, и он любезно согласился ответить на мои вопросы.
С Иосифом Леонидовичем Райхельгаузом невероятно интересно общаться. Он умен, блестяще образован, остроумен, парадоксален. Лучшего собеседника для разговора о театре трудно себе представить.
Об “Автопортрете”
– Какие ваши спектакли кажутся вам наиболее важными?
– Я поставил приблизительно сто спектаклей. Из них, думаю, спектаклей пять мне и сегодня не стыдно предъявить, как достаточно талантливые, художественные произведения. Я могу их назвать. “И не сказал ни единого слова” по повести Генриха Белля в театре Советской Армии – первый спектакль, с которого я начался как режиссер. Спектакль немедленно закрыли, и меня пригласили в “Современник”. “Автопортрет” Александра Ремеза в театре Станиславского – мой лучший спектакль. Ремез прославился тем, что его первую пьесу поставили в Центральном детском театре, когда он был учеником десятого класса. “Сцены у фонтана” в театре на Таганке. “А чой-то ты во фраке?” и первый вариант спектакля “Пришел мужчина к женщине” в театре “Школа современной пьесы”… Последний спектакль всегда кажется совершенным. Потом приходит время, и начинаешь видеть его несовершенство. Пока я этого еще не вижу, поэтому назову последнюю премьеру – спектакль “Русское горе” по “Горе от ума” Грибоедова. Еще спектаклей двадцать из этих ста мне кажутся приличными. В этот ряд могут войти некоторые спектакли “Современника” – “А поутру они проснулись”, “Из записок Лопатина”… Остальные семьдесят пять, к сожалению, либо провалы, либо полупровалы. Я так думаю.
– Но лучший все-таки “Автопортрет”? Почему?
– В “Автопортрете” я впервые попробовал новую для меня технологию актерского существования на сцене. Художественная реальность, сочиненная режиссером и артистами на сцене, является абсолютной частью нашей жизни. Когда артист выходит и от имени персонажа что-либо делает, произносит, чувствует, думает, говорит, это становится частью его жизни. Если артист умеет так существовать, он для меня – человек, который занимается серьезной профессией. Если он лицедействует и я ему не верю, театр для меня превращается в развлекаловку. Мне становится стыдно, что я имею к этому отношение… В пьесе “Автопортрет” у меня впервые играл Филозов, которого Васильев до этого просто считал плохим артистом и не занимал в своих спектаклях. В “Автопортрете” играли мои студенты, сейчас очень известные артисты Саид Багов (он играет у меня в театре) и Галя Петрова (ныне – артистка “Современника”), там играла замечательная Алла Балтер, выдающийся русский артист Василий Бочкарев. У нас он многие годы играет вместе с Филозовым спектакль “Записки русского путешественника”… Спектакль быстро закрыли, меня уволили, но после этого все и началось…
О Таганке, Любимове и Эфросе
– Что началось? Таганка?
– Когда нас выгнали из театра Станиславского, у меня был запрет на работу в Москве “в связи с отсутствием московской прописки”. И Любимов меня взял на работу. Он меня тогда лично не знал. Мои студенты-дипломники пришли к нему показывать свои отрывки. Он заинтересовался, спросил фамилию педагога, предложил мне зайти к нему… Я работал на Таганке недолго, в течение двух сезонов. К этому времени Любимов сделал невероятное: он в огромном количестве собрал в театре тогда никому не известных или почти никому не известных молодых режиссеров. У него одновременно работали очередными режиссерами Сергей Арцибашев, недавно окончивший ГИТИС и поставивший на Таганке “Надежды маленький оркестрик”, Саша Вилькин – сейчас народный артист, руководит своим театром, Юра Погребничко – замечательный режиссер, сегодня руководит своим театром, Анатолий Васильев – ныне всемирно известный режиссер, Борис Глаголин, Ефим Кучер – он поставил несколько очень хороших спектаклей на Таганке, сейчас живет в Израиле, и я. До этого на Таганке работал Петр Наумович Фоменко. Сегодня Любимова многие могут назвать кто учителем, кто – спасителем. Меня он просто вытащил из ямы… На Таганке я сразу начал репетировать пьесу Злотникова “Сцены у фонтана”.
– Какое это время было? Начало восьмидесятых?
– 1983 год. Мне артисты говорили, что Любимов в своем театре ни одному режиссеру не давал выпустить спектакль: “Вы не волнуйтесь: Любимов придет и все переделает”. Любимов пришел и сказал: “Хорошо, сдавайте Министерству”. Артисты были в шоке. И мы договорились: “Завтра – прогон со зрителями”. Это был первый спектакль, в котором я соединил классический балет, оперу, драму, визуальные игры… Главные роли играли Валера Золотухин и Леня Филатов, там были Виторган, Фарада… Генеральный прогон начался очень хорошо. В одной из сцен Золотухин должен был перейти из цирковых номеров в драматическую сцену. И вдруг Золотухин как-то странно присел. Сидит и не встает. Петрович повернулся ко мне и спрашивает: “Зачем вы поменяли мизансцену? Все было нормально”. Я ответил, что ничего не менял. А оказалось, Золотухин сломал ногу. Стало понятно, что никакой сдачи не будет… Потом Любимов уехал в Лондон ставить “Преступление и наказание”, его лишили гражданства. Осень. Любимова нет. Открытие сезона. На Таганку приходит Эфрос. Я пришел к нему: “Анатолий Васильевич, у меня вот спектакль…” – “Зачем мне ваш спектакль?” – “Любимов его принял.” – “Как вы себе это представляете? Мой первый сезон в театре. Все ждут, с чего я начну, а я начинаю с какого-то Райхельгауза.” Я ему говорю: “А что же мне делать? Я – штатный режиссер театра”. Он посмотрел на меня и сказал: “У меня много интересных идей”. Я вышел из театра и ушел в “Современник”. Просто пешком ушел, буквально.
– Вы оказались в хорошей компании таганцев…
– Мы практически в одно время ушли с Таганки. Смехов, Шаповалов, Филатов и мы с Давидом Боровским. Пять человек… Мы вместе перешли в “Современник” и вместе начали репетировать новый спектакль. Я думаю, что и артисты Таганки, и Давид Львович Боровский были правы.
– Я тогда был на их… на вашей стороне. Я думал, как же мог Эфрос согласиться?! Ведь это театр Любимова! Но если посмотреть на этот вопрос с другой стороны: поработали актеры с Любимовым, почему бы им не поработать с другим мастером?!
– Любимов – это не просто мастер. Это – человек, который придумал, породил Таганку и человек, которого насильственно от этого театра отлучили. Таганка не против Эфроса боролась – Таганка боролась за возвращение Любимова.
– Зачем же Эфрос пошел на Таганку? Разве не понимал, что актеры его не примут?
– Эфрос много лет был без своего театра. Он хотел быть главным!
– Но ведь Дунаев в театре на Малой Бронной был фигурой чисто номинальной. Все ходили на спектакли Эфроса!
– Что значит номинальной? Дунаев – главный режиссер. Он берет на работу, подписывает приказы…
– Эфроса не смущало, что Таганка – другой театр, другая группа крови?
– Нет. Эфрос – выдающийся режиссер, но человек жесткий, циничный и прагматичный. Вы знаете, Анатолий Васильевич украл у меня пьесу. Я придумал диалог автора и героя в поэме Гоголя “Мертвые души”. Пьеса называлась “Дорога”. В то время я работал в “Современнике”, и театр объявил, что будет ставить эту пьесу. Но пьеса оказалась у Эфроса, и он сообщил на Бронной, что будет ставить. Поставил, и спектакль провалился.
– Вы продолжаете общаться с Любимовым?
– Я с Любимовым встречался за неделю до приезда в Чикаго. Он сейчас репетирует новый спектакль. До встречи с Петровичем поговорил с Золотухиным. Он мне сказал: “С ума сходим. Этот старик, гад, нас загонял”. Я говорю: “Юрий Петрович, я Валеру встретил. Он жалуется, что вы их загоняли.” – “Лентяй! Я по сцене бегаю, а ему, видите ли, тяжело.” Золотухину – почти семьдесят лет, Любимову – девяносто три! Каждый день репетирует и, как и сорок шесть лет назад, ругает артистов.
“Открытие режиссеров”
– Как вы познакомились с новыми, талантливыми, яркими драматургами?
– У Алексея Арбузова в середине семидесятых годов была своя студия – Высшие литературные курсы. Ее называли Второй арбузовской студией. (Первая была с Плучеком во времена “Города на заре”.) Занятия проходили в Доме литераторов. Там преподавал сам Алексей Николаевич Арбузов и Наталья Анатольевна Крымова. В этой студии собрались неизвестные по тем временам молодые драматурги, которые писали совсем не так, как другие. Люся Петрушевская, Витя Славкин, Розовский, Саша Ремиз, Леша Казанцев… Из Санкт-Петербурга стал приезжать Семен Злотников из семинара Дворецкого, потом появился Саша Галин. Там учились все те, кто потом составил славу советского театра. К этому времени мы перешли на четвертый курс ГИТИСа. В Учебном театре Васильев начал ставить дипломный спектакль “Сказки старого Арбата” с нашими студентами, а я уехал в Одессу ставить в украинском театре другую пьесу Арбузова “Мой бедный Марат”. Обком партии спектакль закрыл. У меня до сих пор хранится вырезка из газеты “Черноморская коммуна”, где написано, что в Одессе произошли две “крупные идеологические диверсии”. На Одесской киностудии подрывной антисоветский фильм сняла режиссер Кира Муратова (речь идет о фильме “Долгие проводы”. Я горжусь, что нас с ней поставили рядом), а в украинском театре режиссер из Москвы Райхельгауз поставил “Мой бедный Марат”. Я позвонил Арбузову – наглый был. Арбузов приехал в Одессу, посмотрел спектакль, сказал: “Замечательно”. Спектакль выпустили, он шел с аншлагами. Арбузов в газете “Советская культура” написал большую статью “Открытие режиссеров” о наших с Васильевым спектаклях. В этой статье он назвал нас “надеждой советского театра”. И Арбузов позвал нас с Васильевым заниматься у него в студии. Там мы познакомились со всеми молодыми драматургами. Там впервые Люся Петрушевская читала “Любовь”, Славкин читал все свои ранние пьесы, в том числе – “Картину”. Я потом снял фильм с Юрским по этой пьесе. Потом все эти имена стали мощнейшей “новой волной”… Я со студенческих лет всегда интересовался новой драматургией. Мне всегда интересно то, что никто нигде никогда не ставил. Когда я работал в театре Станиславского, это была программа театра Станиславского. А сейчас это программа театра “Школа современной пьесы”.
“Как вы работали над “Путешествием Онегина”?”
– Как вы относитесь к заимствованиям у других режиссеров?
– Нормально. Многие не считают это зазорным, в том числе и я. Если я вижу что-то интересное у других режиссеров, я это использую, и мне кажется, что это я только что придумал. И Толя Васильев склонен заимствовать, не считая это зазорным. Смешно говорить: вы знаете, я довел “Взрослую дочь молодого человека” Виктора Славкина до премьеры. Это мои декорации, мое распределение ролей… Об этом говорить глупо. Спектакль выпущен Васильевым и вошел в историю советского театра как выдающийся спектакль выдающегося режиссера Анатолия Васильева. Но когда в книге “Не верю” я написал историю “Взрослой дочери…”, Толя очень обиделся и придумал мне страшную месть. Он решил подарить мне спектакль. Он лет двадцать репетировал “Евгения Онегина”. Спектакль назывался “Путешествие Онегина”. Я пришел на премьеру со своей старшей дочерью Машей. На афише написано: “Я нашел пьесу “Взрослая дочь молодого человека”, я с художником сделал декорации, распределил роли, довел спектакль до прогона, а потом спектакль выпустил Анатолий Васильев”. Подпись: Иосиф Райхельгауз. Из книги “Не верю”. Ниже – название спектакля “Путешествие Онегина”. Режиссер-постановщик – Иосиф Райхельгауз. Художник – Игорь Попов”. Вот такая афиша. В зале – весь московский бомонд. Васильева не видно. Спектакль замечательный, абсолютно васильевский. По ходу спектакля вдруг в пушкинском тексте звучит: “А кто все это сделал?” – “Райхельгауз!” Актеры подходят ко мне и протягивают афишу. Потом спектакль продолжается… После окончания спектакля раздаются бурные аплодисменты, вызов режиссера. Я включился в игру и пошел кланяться… И до сих пор мои студенты спрашивают меня: “Вы не могли бы рассказать, как вы работали над “Путешествием Онегина”?
Блиц с мэтром
– Некоторое время тому назад я давал интервью газете “Советская Белоруссия”. За пять минут они мне задали пятьдесят вопросов. Давайте с вами тоже поиграем в блиц!
– Давайте. Ваш театральный кумир?
– Все-таки Анатолий Васильев. Мне кажется, за прошедшие десятилетия он, как никто другой, спровоцировал мировой театр на новые проявления.
– Любимый театральный жанр?
– Трагифарс.
– Как вы относитесь к пародии в театре?
– Самая главная опасность – “попасть” в пародию. Почему “А чой-то ты во фраке?” столько лет держится в репертуаре театра и стал классикой? Именно потому, что ни Филозов, ни Петренко, ни Полещук никогда никого не пародировали. “Я – балерина”, – сказала Люба и встала на пуанты. Она ходила в училище Большого театра на тренинг. А как Петренко крутил пируэт?! Когда он перекрывал Филозова и не пускал ее к Полещук, было ощущение высочайшей трагедии. Он никого не подпускал к своей дочурке, а Филозов прорывался к ней. Это не пародия – это драма.
– Любимый актер?
– Любимые и очень хорошие актеры – это те, которые работают в моем театре.
– А есть актер, который работает не у вас и с которым вы бы мечтали поработать?
– Ко всем, с кем я мечтал поработать, я приходил и говорил: “Мечтаю”. Я мечтал работать с Юрским. Пришел к нему и сказал: “Давайте снимемся в моем фильме “Картина”. Он сказал: “Давайте”. А потом я предложил поставить ему что-нибудь у нас в театре, и он более двадцати лет играет и ставит. Или Дуров. Я на него “молился” как на лучшего эфросовского артиста. Теперь он играет у меня в театре. Ольга Михайловна Яковлева замечательно сыграла у нас в спектакле “Без зеркал”. Люба Полищук. Я ее увидел в театре Миниатюр и предложил поработать у нас в театре. Я зову того, кто мне интересен.
– Кто виноват в том, что спектакль не получился?
– Во всем виноват режиссер.
– Какой театр вы не любите?
– Глупый.
– Начиная репетиции, чего вы ждете от будущего спектакля?
– Я согласен с моим великим учителем Анатолием Васильевичем Эфросом. “Репетиция – любовь моя”. Для меня удовольствие – репетировать. А спектакль… Всегда хочешь, чтобы получился шедевр, а получается, как всегда.
– Вы приедете еще раз в Чикаго?
– Постараюсь.
Сергей Элькин,
PS
Открытие нового, двадцать второго сезона московского театра “Школа современной пьесы” состоится 17 августа 2010 года.
Фотографии к статье:
Фото 1. Иосиф Райхельгауз
Фото 2. Иосиф Райхельгауз
Фото 3. Обложка книги Иосифа Райхельгауза “Мы попали в запендю”
Фото 4. Евгений Колкевич, Иосиф Райхельгауз, Вячеслав Каганович (Чикаго, 26 мая 2010 года)
