Предлагаемая читателю статья была опубликована в русской газете „Реклама“, N19 (Чикаго, США) за 24 мая 2012 года и на сайте www.myreklama.com с редакционными сокращениями. Здесь статья приводится без сокращений в авторской редакции.
Тринадцатого мая на двух чикагских сценах (Christian Heritage Academy и Northbrook Theater) состялись два спектакля: один – московского театра „У Никитских ворот“ Марка Розовского „Мирандолина“ и второй – студии Вячеслава Кагановича „Ай донт андерстенд“. В первом, естественно, были заняты актеры театра
М.Розовского, во втором с блеском играют в недавнем прошлом ведущие актеры чикагского „Атриум“ Марина Карманова и Вячеслав Каганович. Спектакли настолько разные, что сравнивать их неуместно, да и не нужно. Но трудно не
вспомнить, что в сентябре 2006-го года в „Атриуме“ состоялась премьера „Трактирщицы“ (с подзаголовком „карнавальный кураж в
двух действиях“) Валерия Беляковича. И тут уже от желания сравнить отделаться невозможно.
Тогда, в 2006-м, мне посчастливилось познакомиться с Валерием Беляковичем, присутствовать на его репетициях, и даже написать о нем и его спектакле пару заметок. Прошло шесть лет, но и сегодня не отпускает меня ощущение какой-то первобытной мощи этого
великого деятеля театра. „Трактирщица“ Беляковича, в которой в главных ролях были заняты Марина Карманова (в заглавной
роли) и Олег Осташев в роли кавалера Рипафратта, к сожалению, была показана всего четыре или пять раз. Потом, по причинам, которые трудно назвать творческими, и которые не место и не время обсуждать здесь, спектакль был снят с репертуара, а Карманова надолго практически ушла из театра. „Трактирщица“ тогда собрала два полных зала Christian Heritage Academy. Два следующих были полупустыми. По „техническим“ причинам (впрочем, сразу принимаю претензии: какое дело рядовому зрителю до причин?) на
премьеру был представлен еще сырой материал, и чикагский зритель остался не вполне доволен увиденным. Кого-то отпугнула смелость и необычность решений. Кто-то хотел только развлекательного зрелища, а предлагалось серьезное произведение
искусства, не всегда легкое к восприятию. Кого-то отпугнули неизбежные на первых порах технические огрехи. Отпугнули – а зря! Я и тогда писал, и сегодня остаюсь при мнении, что от раза к разу спектакль набирал силу. Если после премьеры расстроенная Карманова рыдала в гримерной, то последний, виденный мной спектакль, был просто великолепен. И Осташев, и Карманова, и все актеры,
занятые в спектакле были чудо, как хороши! Конечно, актерам не хватало слаженности. Сценический рисунок, предложенный Беляковичем, и требующий уникальной согласованности действий всех, находящихся на сцене, оказался труден и непривычен „Атриуму“, привыкшему работать в другой стилистике. Довольно было одному ошибиться на полшага, чтобы сцена оказывалась смазанной. Но происходящее на сцене завораживало. И, как я уже говорил, актеры работали все лучше и лучше. Сквозь еще не снятые строительные леса уже проглядывали великолепные контуры работы Мастера. По свежему впечатлению я писал тогда что-то вроде „это очень интересно! Идите и смотрите! Спекталь начал жить“. Ему было суждено большое будущее, вмешался досадный случай…
Разумеется, в спектакле М.Розовского вопроса синхронности действий не возникает. На сцене
хорошие профессионалы, которые делают свое профессиональное дело. Но и только! Чуда не происходит. На сцене танцуют и поют молодые красивые актеры и актрисы с прекрасными фигурами, с хорошими поставленными голосами, с выверенной техникой, но ощущение „дежа вю“, появляющееся на первых минутах, не отпускает до самого конца представления.
Сложно сказать, чем руководствовался Марк Розовский, осуществляя в 2009-м году постановку в стилистике 70-х годов прошлого века. Кому может быть интересно в искусстве старое и еще недостаточно забытое? Конечно, возразят, что старое можно сделать на качественно новом уровне. На это возражу и я, что новый уровень – это и есть новизна. К сожалению, в спектакле театра „У Никитских ворот“ ничего подобного не наблюдалось. Обычный мюзикл, остался обычным мюзиклом, как
Розовский ни пытался в своих интервью выдать его за „шампанское зрелище“.
В спектакле М.Розовского действительно постоянно звучат песни. Но тексты малоинтересны (когда я впервые услышал рифму „кавалер-манер“ или что-то в этом роде, то решил, что автор пародирует давнюю и с детства знакомую рифму „пионер-пример“, но после использования ее в пятый или в шестой раз заскучал), а музыка… не мне с моим медвежьим ухом говорить о музыке, но все шлягеры, за исключением двух-трех, показались написанными на одни слова и на одну мелодию.
Видимо, памятуя о том, что Гольдони широко вводил в тексты простонародные обороты, Розовский тоже не стесняясь использует в поэтических текстах прозаизмы, именуя Мирандолину бабой, а великосветских кавалеров – мужиками. Я никак не против подобного, но, буду честным, текст, обращеный к Мирандолине, и сообщающий, что „нет на свете мужика, который от тебя бы не был в стоне!“ трудно отнести к жемчужинам поэзии. Впрочем, возможно, мы просто отстали в своей провинции, а Москва давно и прочно употребляет подобные неологизмы, и великосветский «мужик», объясняясь в чувствах своей «бабе», преклоняет перед ней колено и
произносит: «Мирка, я от тебя весь в этом… как его… в стоне!»
Если Валерий Белякович в своей постановке ломал театральный канон, то Розовский, кажется, не
мыслит на йоту отойти от штампов. Некоторое новаторство поначалу было заявлено в образе
графа Альбофьорита, который, видимо, должен был
явиться пародией на „нового русского“, но, во-первых, замысел так и остался нераскрытым, а, во-вторых, кому сегодня интересна такая пародия? Время анекдотов о „новых русских“ давно ушло. „В ней <пьесе> есть война полов, гендерная проблематика затрагивается, но при этом она пестрит яркими, очень живо выписанными характерами“, — сказал М. Розовский в интервью. Насчет войны полов, так это, простите, заслуга Гольдони, примерно двухсотпятидесятилетней
давности. А вот краски в интерпретации театра этой самой „войны полов“ могут показаться яркими только сквозь толстые очки не слишком молодого режиссера (да простится мне невольный грех упоминания возраста). Это, простите, не яркие краски молодости, а старческие похотливые слюни. Конечно, молодые и красивые актрисы демонстрируют тонкие талии, высокие грудки и дивной прямизны и красоты ножки, (для чего „кокетки“ просто постоянно задирают платья, а Мирандолина, которой по роли это не положено, просто переодевается на сцене), но в искусстве театра как-то хочется другого. Или, по меньшей мере, не только этого. В общем, ножки – они что в начале, что в конце – одни и те же. Кстати, о ножках… Когда один из персонажей, поглаживая обнаженную ножку актрисы, поет: „Эту ног`у Я съел бы в рагу!“ (по крайней мере, так мне послышалось в зале), то это, конечно, очень „смешно“!
Когда Марина Карманова играла Мирандолину у Валерия Беляковича, она была, по образному выражению ее героини, „уже не девочкой“, но как великолепна была ее игра! Как развивался характер! Да, у нее тоже были „ножки“, но как блестяще вела Карманова драматическую, даже трагическую роль на фоне общего, предложенного Беляковичем гротеска! А гротеск был, да еще какой! Вот это уж, действительно, был фестиваль! Вот где было действительно шампанское зрелище! Гольдони, как известно, смеялся над комедией дель арте, комедией масок, вводил в свои пьесы простонародные характеры, издевался над старым театром. Может быть поэтому, а
может быть и из иных соображений, но в его пьесах маски остались. Только великий автор выводил эти маски на сцену по-своему – с издевкой и насмешкой. Конечно, ни Розовский ни Белякович (хотя оба изрядно переписали текст) не могли не воспользоваться приемом, предложенным Гольдони. Только у Розовского маски так и остались масками: маска графа, маска маркиза (сколько же мы перевидали таких маркизов и графов!), маски кокеток, маска слуги, маска благородного господина… К слову, актер Денис Юченков, кажется, сознательно пытается сыграть своего кавалера Рипафратта настолько заштампованно, что даже неискушенному зрителю становится ясно, что это актерский прием. Впрочем, пожалуй, единственный.
Насколько интересней была трактовка идеи Валерием Беляковичем, у которого все персонажы, кроме самой хозяйки гостиницы, носили маски, но сквозь каждую личину непременно проступало лицо. До каких высот искусства поднималось зрелище, когда под смеющейся картонной рожей открывалась трагедия, а под трагической – обнаруживался шут! Великолепная игра Олега Осташева в сцене ложной, игрушечной
гибели, с льющимся клюквенным соком вместо крови, показывала трагедию человека, который попытался на миг остаться без спасительной, скрывающей лицо, накладки – и не смог. И поэтому гибнет уже всерьез и навсегда, не найдя в себе сил преодолеть привычный образ. А трагедия Мирандолины у Беляковича (блестящая Марина Карманова) как раз в обратном: она – единственная – не готова носить маску в этом мире ложных лиц и ложных улыбок. Вот попыталась она стать, как все, и тут же „уравновесила“ этот порыв, совсем перестав притворяться. Так стремителен был ее порыв обратно, что она сбросила даже защищавший ее до того панцирь иронии, полностью обнажив сердце. Этого мгновения оказалось довольно, чтобы зритель проникся трагедией одиночества человека, обреченного существовать в искусственном кукольном окружении, затерянном среди мертвых ложных лиц. Сцена ухода Мирандолины в живой мир и ее почти немедленного возвращения и сегодня, по прошествии шести лет, стоит у меня перед глазами. Гениальный Белякович не побоялся прервать комедию трагедийной сценой, а Карманова замечательно сумела сыграть задуманное режиссером.
Видимо, понимая, что товар его „не первой свежести“ Марк Розовский попытался ввести в спектакль помимо скучноватых песен не менее скучные развлекательные сцены. Время от времени Мирандолина в спорах с Фабрицио переходит на „как бы итальянский“. Поначалу это кажется забавным, особенно, если учесть, что в общем „итальянском“ потоке проскакивают знакомые слова
„проституто“, „баста“, „дьяболо“… или что-то подобное. Но, простите, разве этому приему не сто лет в обед? Разве мы не смеялись этой шутке еще в „Бриллиантовой руке“?!
Кажется, само время течет в этих двух спектаклях по-разному. У Беляковича время спрессовано в тугой ком, который пульсирует, вспыхивает энергией. Кажется, что не актеры движутся по сцене, но движением разрывает пространство сильный и мощный зверь,
стальные мышцы которого перекатываются под шкурой. А у Марка Розовского время стоит, как вода в пруду. Смотришь на сцену и ловишь себя на вопросе, это еще длится старая или на минуту заснул и уже началась новая? Впрочем, не все ли равно… Сценой больше, сценой меньше…
Подводя итоги, придется повторить, что мне искренне жаль тех, кто не видел „Трактирщицы“ Валерия Беляковича в „Атриуме“ и… не хочу сказать, что мне жаль тех, кто потратил вечер на „Мирандолину“ Марка Розовского, но, право, мы ожидали большего. Если Валерий Белякович в своей постановке заставил немногих профессионалов и непрофессиональных актеров „Атриума“ работать на пределе возможного, делать зачастую невероятное, то Марк Розовский, кажется, не смог позволить профессиональным и, наверное, хорошим актерам своего театра даже показать свой потенциал. Что делать актеру, если ему нечего играть?! Скука – самое страшное, что может быть в театре, боюсь, присутствует не только в зале, но и на сцене. Жаль и зрителей, и актеров.
А.Житленок
Май 15, 2012
1. Театр «Атриум». «Трактирщица». Сцена из спектакля.
2. Театр «Атриум». «Трактирщица». Мирандолина – Марина Карманова, кавалер – Олег Осташев. Сцена из спектакля.
3. Театр «У Никитских ворот». «Мирандолина». Сцена из спектакля.
4. Театр «У Никитских ворот». «Мирандолина». Мирандолина – Наталья Корецкая, Фабрицио – Юрий Печенежский. Сцена из спектакля.
(Фотографии из архива театра «Атриум» и с сайта театра «У Никитских ворот»)
