В Лирик-опере Чикаго в эти дни неспокойно. После Моцарта и Россини в театре наблюдается “экспрессионистский взрыв”. Возмутителем спокойствия опять стал Альбан Берг с оперой “Воццек”. Почти сто лет прошло с берлинской премьеры, но вокруг оперы по-прежнему кипят нешуточные страсти. Новая постановка сделана сэром Джоном Маквикаром. Главную партию исполняет польский бас-баритон Томаш Конечны. Мы встретились с певцом после одной из репетиций.
Кроме польского, Томаш свободно говорит по-немецки. Русский немного понимает, но не говорит на нем. Я немного понимаю по-польски, но не говорю на нем. Немного говорю по-немецки, но недостаточно для интервью. После недолгого обсуждения языковых вариантов сошлись на английском.
Для Томаша Конечны Воццек в Лирик-опере – двойной дебют. Впервые – партия Воццека, впервые – в американском оперном театре.
– Что для вас “Воццек”?
– Фантастически интересная опера! Я двигался к ней постепенно. Первым шагом в этом направлении стала для меня партия Голо в опере Дебюсси “Пеллеас и Мелизанда”, вторым – Штольциус в “Солдатах” Циммермана. Музыка Дебюсси мрачная и в то же время лиричная, у Циммермана в музыке больше внутренней экспрессии. “Воццек” стоит как бы между ними. Герои опер похожи. Воццек бедный, у него нет денег, жена ему неверна, окружающие насмехаются над ним. Голо богатый, он принц, но Мелизанда неверна ему, и у него тоже есть соперник… Я готовился к своему Воццеку три года и сейчас с наслаждением работаю.
– Готовясь к партии, вы слушаете записи ваших предшественников?
– Если это незнакомая музыка, я слушаю один раз, но не делаю никаких пометок для себя. А если материал знакомый – никогда ничего не слушаю! Вообще, я не большой любитель слушать записи. Предпочитаю живые спектакли.
– Как вам работается в Лирик-опере?
– Прекрасно! Я дважды выступал в США, но оба раза – с концертами. В Вашингтоне – в “Фиделио” Бетховена, в Карнеги-холл – с Венской оперой в “Саломее” Штрауса. В американском оперном театре я впервые, и мне здесь нравится. Сэр Эндрю Дэвис – замечательный дирижер. С ним удобно работать, он понятно репетирует. Он первый раз дирижирует “Воццеком”.
– На пресс-конференции он сказал, что мечтал дирижировать “Воццеком” с четырнадцати лет…
– Мечты сбываются. Режиссер Джон Маквикар (он тоже сэр) трепетно относится к опере, по-настоящему понимает ее. Талантливый человек. Мою партнершу Ангелу Деноке я хорошо знаю, работал с ней вместе много раз. Последний раз – в Венской опере. Так что все хорошо.
– Есть разница между европейскими оперными театрами и Лирик-оперой?
– И здесь, и там работают профессионалы. Я не вижу между театрами большой разницы. Такие же музыкальные репетиции, такие же репетиции на сцене. Для меня здесь нет ничего нового… Чикаго – чудесный город. Когда я начал репетиции, у детей как раз были каникулы. Они с женой приезжали ко мне, и мы весело провели вместе две недели.
– К Чикаго и опере мы еще вернемся. А сейчас я бы хотел поговорить о том, как вы попали на оперную сцену. Вы ведь учились в знаменитой Киношколе в городе Лодзь, откуда вышли Анджей Вайда, Роман Полански, Кшиштоф Кесьлевски…
– Эту школу закончили все лучшие польские режиссеры.
– Но это же Киношкола, а не оперный класс!
– С детства я мечтал о театре. Никакой оперы в помине не было. Я был молод, мне было восемнадцать, я учился актерскому мастерству и думал в будущем стать режиссером. Высшая государственная школа кинематографа, телевидения и театра имени Леона Шиллера в городе Лодзь – самая престижная из четырех актерских школ Польши. Конкурс огромный. Чтобы попасть в Школу, я сдал все экзамены, кроме пения. Я играл на гитаре, пел, но не очень любил это делать. Как сейчас помню, профессор Эдвард Камински сказал мне: “Ты будешь петь”. Я принял это за шутку, а он взялся подготовить меня к поступлению в вокальный класс. Правда, я должен был пообещать ему, что вместе с актерскими экзаменами сдам экзамен в Музыкальную академию. Я выполнил обещание, сдал экзамены, поступил, но учиться не смог. Невозможно одновременно учиться в двух местах. Я выбрал актерский факультет. На втором году обучения, в 1992 году, снялся в фильме Анджея Вайды. До этого я дебютировал в музыкальной программе на телевидении. Но то был небольшой мюзикл перед Рождеством, с тремя актерами. А тут – Вайда! Фильм назывался “Перстенек с орлом в короне” по книге Александра Сцибор-Рыльского “Кольцо из конского волоса”, которая была запрещена в коммунистической Польше. Я многому научился у Вайды. Это был прекрасный опыт. После съемок фильма я начал играть в театре и одновременно заниматься вокалом в варшавской Высшей школе музыки имени Шопена (ныне – Музыкальный университет имени Фредерика Шопена). После двух лет получил стипендию и продолжил обучение в Высшей школе музыки в Дрездене. Вскоре я получил первое место работы в качестве оперного певца – оперный театр в Лейпциге. Дебют на оперной сцене был успешным. Через год переехал в Любек. Я хотел наработать себе репертуар в небольшом театре. В этом отношении Любек был идеальным местом.
– А как же актерская карьера?
– Если бы я остался в Польше, я бы не смог заниматься вокалом. Я репетировал, играл в театре. Совмещать профессии актера и певца невозможно. Я поехал в Германию, чтобы проверить, смогу ли стать оперным певцом. Когда через шесть месяцев я уже начал выступать на оперной сцене, понял, что музыка победила.
– Скучаете по экрану, по сцене?
– Нет, потому что я играю в театре. Каждый мой спектакль, каждая моя роль – это и есть театр. Оперный театр. Мой актерский опыт помогает мне. Правда, поначалу приходилось тяжело. В кино все по-другому. Ты поворачиваешь голову на один сантиметр, тебя крупным планом снимает камера. Новое движение – новый кадр. Любые крохотные изменения мимики в кино видны. На оперной сцене все движения лица и тела должны быть гораздо ярче и крупнее. Мне понадобилось несколько лет, чтобы научиться другому способу передачи эмоций и выражения чувств героев… Я выступал в оперных театрах Лейпцига, Познани, Хемница, Санкт-Галлена, Мангейма, Дюссельдорфа, Дуйсбурга. Все главные роли получил в Мангейме: Вотан, Амфортас, Зарастро, король Марк (не Курвенал, а король Марк!) в “Тристане…”, Пимен в “Борисе Годунове”.
– Вы перечисляете басовые партии. Так кто вы: бас или бас-баритон?
– В Германии есть такое понятие “heldenbaritone” – драматический, героический баритон. Очень специфический голос. Голос Джеймса Морриса можно назвать этим термином. Такой голос требуется почти во всех операх Штрауса, в операх Вагнера, Пуччини, в русском репертуаре (“Борис Годунов”, “Князь Игорь”, “Хованщина”).
– Вы не боялись сразу начинать с Вагнера?
– Это не было моим открытием. В Любеке я встретил пианиста и преподавателя Зигфрида Шваба из Гамбургской оперы. Я готовил с ним партию Ореста в “Электре”. Он впервые сказал, что у меня “heldenbaritone”, и начал со мной репетировать “Валькирию”. Мне было тогда двадцать шесть лет… Главное – найти правильную партию. Мне тяжелее петь Моцарта, чем Вагнера. Вагнер для меня – “дом родной”. Например, “Летучий голландец” – одна из труднейших опер Вагнера, а я пел Голландца в самом начале карьеры. Моей первой вагнеровской ролью стал Амфортас.
– Кто ваш любимый вагнеровский персонаж?
– Конечно, Вотан. Еще мне нравится Альберих, но это не самая удобная партия для голоса.
– Вам нравится играть на сцене. Но ведь в операх Вагнера не так много действия, не так много игры в привычном понимании этого слова…
– Очень много! Как в кино. Главное – понимать вагнеровские язык и музыку. Во втором акте “Валькирии” в монологе Вотана надо передать всю гамму чувств героя, его беспокойство, мысли, тревоги. Это внутренний монолог со своим действием, движением, развязкой… Или король Марк в “Тристане…”. Его монолог из второго акта длится двадцать минут, и за это время перед глазами зрителей проходит вся его жизнь. Вагнер был против экспрессионистского театра. В его мире герои погружены в себя, их слова и поступки лежат в плоскости театра психологического. Для меня, как для актера, нет ничего интереснее опер Вагнера. Может быть, еще оперы, подобные “Воццеку”. “Воццек” для меня – продолжение линии Вагнера в опере.
– Теперь поговорим о мечтах. Они есть?
– Есть партия, которую я готовлю, – Ганс Сакс из “Нюрнбергских мейстерзингеров”. Это не мечты – это мое будущее. Мне некогда мечтать – у меня всегда есть партии, которые надо разучивать. Мне бы хотелось петь больше русских, французских и итальянских опер. Одна из моих самых любимых партий – Голо в “Пеллеасе и Мелизанде”. Очень трудная партия для певцов, не говорящих по-французски. Поэтому не так много постановок этой оперы во всем мире.
– Каковы ваши отношения с русской оперой и русскими дирижерами?
– Моей первой работой в русском репертуаре была роль Пимена. Еще я пел все бас-баритоновые партии в “Носе” Шостаковича. Пел на русском и немецком языках. В одной из постановок “Носа” я работал с замечательным русским дирижером Михаилом Юровским. На сегодняшний день это все. Есть много предложений спеть Алеко и князя Игоря. Я пока жду. А насчет русских дирижеров… С Кириллом Петренко мы делали “Кольцо нибелунга” в Мюнхене. Надеюсь, еще поработаем с ним в будущем.
– Вы наверняка слышали выражение “евротрэш”. Так говорят многие американцы, говоря о европейских оперных постановках.
– В основном, немецких…
– Вам приходилось в них участвовать?
– Конечно. Иногда это не новые постановки, а ввод в уже существующие. Например, кто-то заболел и меня просят заменить, или что-нибудь еще в этом роде. У меня было три случая, когда я входил в роль, узнавал, что мне нужно делать, и в тот же момент мне хотелось сразу уйти домой. Ну что я могу сделать? Я – певец. Контракт подписан, мое дело – петь. Выбора нет. Я пытаюсь найти что-то, с чем я готов согласиться… Я хочу, чтобы меня правильно поняли. Я не против современных постановок. Есть режиссеры, которые прекрасно знают и понимают оперу. Например, Петер Конвичный – сын знаменитого немецкого дирижера Франца Конвичного. Любое его режиссерское решение всегда базируется на музыке. Он всегда может ответить певцу на вопрос: “Почему?” Я пел Зарастро в знаменитой постановке “Волшебной флейты” в Штутгарте. У меня был шок, когда я впервые увидел эту постановку! Папагено, подобно поп-певцу, пел арию с микрофоном. Но вспомните, что эту роль Моцарт написал для директора театра “Ауф дер Виден” Эмануэля Шиканедера. Директор написал либретто и требовал своего участия в спектакле. Моцарт написал для него роль – очень выигрышную, популярную, но роль не для певца. Не случайно в пометках у Моцарта сохранилась запись, что эта роль может быть для любого голоса. Конвичный здесь следовал желанию Моцарта… Еще один пример – Ханс Нойенфельс. Он не так молод, много пьет, но продолжает ставить каждый год. Он талантлив, знает и понимает оперу, даже написал либретто к одной из них – опере “Улитка” (“Die Schnecke”) пятидесятилетнего немецкого композитора Морица Эггерта. Или многолетний режиссер “Комише-опер” Гарри Купфер. Он сделал замечательную “Электру” с Эвой Мартон. В прошлом году в Зальцбурге поставил “Кавалер роз”. Это – хорошие примеры. Плохие называть не буду, но их тоже хватает. Режиссеры изобретают нечто несусветное, потому что хотят получить хорошие рецензии. Если они поставят просто обычный спектакль, в Германии о них напишут плохо. Критики сделают вывод, что у таких режиссеров не хватает воображения придумать нечто оригинальное. Вот режиссеры изощряются и делают иногда просто глупые вещи. Для нас, певцов, это очень трудно.
– Вы чувствуете себя посланником польской культуры на Западе?
– Конечно. Я горжусь принадлежностью к польской, восточноевропейской культуре. Я думаю, если вы поговорите с Мариушем Квеченем или Петром Бечалой, они скажут вам то же самое.
– Как вы думаете, где самые интересные оперные постановки?
– В Венской опере. Мне кажется, Венская опера – лучший оперный театр в мире. Уж точно самый красивый! Хотя недавно построили фантастически красивый Дворец искусств Мюпа (Müpa) в Будапеште. Еще один из прекраснейших концертных залов в мире находится в Катовице. Там выступает Национальный симфонический оркестр польского радио. В разработке акустики здания принимали участие специалисты японской фирмы Yamaha. В Польше в целом нет большого интереса к классической музыке и опере, но в Катовице зрительный зал всегда полон.
Я сказал Томашу о том, какая огромная польская община в Чикаго – около двух миллионов человек. Он засмеялся:
– Я не планировал, но так получилось, что я снимаю квартиру как раз в польском районе Чикаго. Рядом – польские аптека, ресторан, магазин. Ем польские салаты, мясо, pierogi.
– Скучаете по Польше?
– Я бы не хотел жить в Польше. У нас квартира в пригороде Дюссельдорфа, городке Ратинген. Это – хорошее, безопасное место для семьи, детей. У меня три сына: восемнадцать, пятнадцать и тринадцать лет. А мне – по-прежнему двадцать пять! Между собой все говорят на польском языке, но дети свободно общаются на немецком. Жена – актриса. Ей тяжело с польским языком найти работу в Германии, но она пытается… Я бываю в Ратингене не часто. Все больше в разъездах. Вторая квартира в Вене, потому что я очень часто пою в Венской опере. Места этого сезона – Мюнхен, Зальцбург, Будапешт, Дрезден.
Nota bene! В планах у Томаша Конечны: Иоканаан в “Саломее” (декабрь-январь), Вотан в “Золоте Рейна” и “Валькирии”, Путник в “Зигфриде” (январь 2016 года), Мандрика в “Арабелле” Р.Штрауса (январь-февраль 2016 года) – все партии в Венской опере; Дон Пизарро в “Фиделио” в Баварской опере (февраль 2016 года), Вотан в “Валькирии” в Будапештской опере (февраль 2016 года), Фридрих Тельрамунд в “Лоэнгрине” в Дрезденской опере (май 2016 года). Ну а до 21 ноября Конечны поет Воццека в Лирик-опере Чикаго.
.
Сергей Элькин
