В начале февраля на фестивале “Shakespeare 400 Chicago” с большим успехом прошли гастроли Белорусского Свободного театра. В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту художественный руководитель театра Николай Халезин рассказывает о том, как он оказался в Лондоне, о театральной ситуации в Европе, планах на будущее и о том, почему он не готов становиться субъектом белорусской политики.
Кто есть кто. Николай Халезин. Художник, журналист, драматург, режиссер, актер. Родился в Минске. Один из основателей и сценограф Минского альтернативного театра. Один из учредителей галереи ”Vita Nova” (позднее – Центр современного искусства). Создатель газеты “Имя” (1995-1998 годы) и автор проекта “Тадж-МаХал” в этой газете. Работал в белорусскоязычных газетах “Навiны” и “Наша свабода”, закрытых властями Беларуси. Занимался политконсалтингом, участвовал в создании сайта “Хартия-97” (www.charter97.org). В 2002 году написал свою первую пьесу “Полуночная жертва”. На сегодняшний день – автор более двадцати пьес. Самые известные из них – “Я пришел”, “Поколение Jeans”, “Постигая любовь” (последние две написаны в соавторстве с Натальей Колядой). Пьеса “Я пришел” вышла в финал Берлинского международного фестиваля современной драматургии, получила несколько российских театральных премий. С марта 2005 года – один из основателей и художественный руководитель Белорусского Свободного театра. С 2006 года выступает как актер в спектаклях театра “Поколение Jeans” и “Быть Гарольдом Пинтером”. Режиссер спектаклей “Поколение Jeans”, “Постигая любовь”, „Red Forest“, „Trash Cuisine“, „Время женщин“. Обладатель премии Французской республики, приза “Специальное признание”, премии “Европа-Театру”, приза “Freedom to Create” (Великобритания). Ведет активную педагогическую деятельность. Сотрудничает со Школой искусств Das Arts (Нидерланды), Калифорнийским институтом искусств Уолта Диснея (США), Европейским гуманитарным университетом (Литва). В период с 1999 по 2008 годы четырежды был арестован в Беларуси по политическим мотивам. В 2002 году приговорен к краткосрочному тюремному заключению. В декабре 2010 года чудом избежал ареста. В начале 2011 года нелегально выехал из Беларуси. Живет в Лондоне.
– Николай, есть ли у тебя ощущение, что ты живешь в театральной Мекке?
– Я трезво оцениваю театральную ситуацию в мире. Без хвастовства скажу, что я очень хорошо ее знаю. Мы играли на пяти континентах и изучили каждую театральную систему. Плюс британской системы состоит в невероятном уровне драматургии. По драматургии Британия – номер 1 в мире. В стране очень высокий средний уровень владения словом. Есть понимание, что такое драматургический конфликт, как пишется сцена… Но есть другая сторона – чудовищная ситуация с режиссурой. Британская режиссура в большинстве своем состоит из бесконечных разговоров на сцене. Режиссеры настолько приучили зрителя к тому, что ему нужно объяснить все, что он (зритель) не понимает, когда приходится думать самому. Если в спектакле метафорическая сцена, критик пишет, что не понимает. Драматург – диктатор в Британии. Он имеет право на все, вплоть до утверждения кастинга и назначения режиссера. Сегодня режиссер – четвертый человек в театральном процессе Британии. На первом – драматург, на втором – продюсер, на третьем – актер. Иногда продюсер и актер меняются местами. Если в проекте занят актер уровня Кевина Спейси или Джудит Денч, или Майкла Кейна, или даже Бена Уишоу (из более молодых), то не исключено, что он будет назначать режиссера. Мы дружим с драматургом Марком Равенхиллом. Он постоянно ходит на какие-то семинары, учится. Сейчас его активность перенеслась на Германию… Питер Брук живет во Франции, в Лондоне только прокатывает спектакли… Зато в Лондоне заметно, если кто-то преуспел в режиссуре. Сразу воруют идеи, и т.д. Поэтому нельзя повторяться – нужно развиваться. Из выбранного материала нужно педантично и скрупулезно выстраивать форму. Структурно и организационно для меня британский театр хорош, но по части творческих идей немецкий лучше. Там другое – диктат режиссера в ущерб драматургии.
– Идеально было бы совместить английскую драматургию с немецкой режиссурой…
– Идеальной структурой является театр Питера Брука. Он переехал во Францию, но при этом не стал французским режиссером. Он сам стал Системой, которой подчиняется все: актеры, финансирование, творческий процесс… Брук всегда шел наперекор, но победить систему в Англии даже он не смог.
– Можно со Свободным театром создать такую же Систему?
– Мы к этому идем, но это длинный процесс. С целым рядом проектов мы создали очень серьезный конфликт внутри театрального пространства. Например, конфликт вокруг спектакля “Red Forest”, когда критика разделилась пополам. Молодая критика – в восторге, дает четырех-пятизвездочные оценки, старая критика сказала: “Мы не понимаем”. В спектакле есть сцена, когда беженцы идут по воде. Чтобы ступать, под ноги они кладут связки книг. Критик пишет: “Я заглянула в свой блокнот и читаю: “Идут по книгам”? Япония? Я не понимаю”. Во-первых, было написано, что это наводнение в Японии. Во-вторых, да, они идут по книгам. В-третьих, в пятых, в десятых… Это метафора. В театре существует такое понятие, как метафора. А молодые критики говорят: “Наконец-то мы получили продукт, в котором мало слов, и мы понимаем смысл через эмоции и метафоры”… По опросам, восемьдесят пять процентов наших зрителей говорят, что всегда будут ходить на спектакли Свободного театра, даже если это спорно и конфликтно. Наша основная аудитория – от восемнадцати до двадцати пяти лет. В Англии проходят семинары на тему: “Как привлечь в театр молодую аудиторию?”, а нам не нужны семинары – у нас аудитория и так молодая. Старая критика не очень понимает, как к этому всему относиться. Они видят рецензии молодых критиков. У них протест уже не только против нас, но и против своих коллег по цеху. Как это они хвалят то, что я не приемлю!? Был достаточно большой конфликт вокруг спектакля “Price of Money”. Вокруг всех наших последних проектов есть определенное напряжение, и это мне очень нравится. Бесконечно хвалебная история должна когда-то закончиться. Иначе невозможна общественная дискуссия. В Германии больше всего ценятся не те спектакли, которые все похвалили, а те, вокруг которых разгорается война. Это и есть влияние театра на общество.
– Кто сегодня в Европе идет в авангарде театрального процесса?
– Ян Фабр. К его последнему спектаклю “Гора Олимп” можно относиться критично и найти в нем кучу изъянов (к слову, я их нахожу там очень мало), но он абсолютно сместил акценты и создал “Махабхарату” нашего времени. В мире будет ощущаться самое сильное влияние этого спектакля на театральное пространство. В Британии такой спектакль был бы невозможен. Начиная с финансирования… Никто не смог бы получить финансирование на создание такого проекта. Но если бы чудо произошло, критики написали бы, что не поняли…
.
Пять лет назад: Минск-Нью-Йорк-Чикаго-Лондон
В Лондоне Николай Халезин живет с весны 2011 года. Ровно пять лет. Перед подведением итогов первой пятилетки я попросил его вспомнить о событиях, предшествовавших отъезду.
Все началось в Минске 19 декабря 2010 года. После фарса под названием “Президентские выборы” общественность вышла на Октябрьскую площадь выразить свой протест против фальсификаций и подтасовок. Среди протестующих были руководители Свободного театра Николай Халезин и его жена Наталья Коляда. Через несколько часов после начала митинга Наталья была арестована. Вскоре был арестован тур-менеджер театра Артемий Железняк. Между тем в начале января 2011 года Свободный театр ждали в Нью-Йорке на театральном фестивале “Under the Radar”…
– 19 декабря 2010 года мы с Наташей были вместе на Площади. Наташу арестовали, меня – нет. Между нами прошла шеренга ОМОНа. Одна часть “улетела” в автозаки, вторая рассосалась по городу. Ночью я забрал ребенка, пришел домой и понял, что все сорвано: Наташа в тюрьме, в Нью-Йорк мы уже не летим. На следующий день она выходит из тюрьмы и приходит домой. Я уже был обложен спецслужбами. Меня спасли собака и младшая дочь, которая не открыла дверь. В девять утра за мной пришли. Услышали лай собаки. Не решились ломать дверь… Наташу приняли за другую. Судья спросила: “Ольга Леонидовна, почему вы именно в этот день приехали из Жодино?” Наташа удивилась: “Во-первых, я не Ольга Леонидовна; во-вторых, я не из Жодино; в-третьих, я никуда не приезжала”. “Вы Коляда?” “Коляда.” “Ольга Леонидовна?” “Наталья Андреевна.” И тут в их ведомстве начинается скандал. Судья вызывает ментов и кричит: “Вы что, хотите, чтобы я ее судила по подложным документам? Это не она. Это другой человек”. С этой девушкой – Ольгой Леонидовной – Наташа сидела в одной камере. Их документы перепутали, развезли по разным РОВД и судам. Судья сказала: “Принимая во внимание, что ваша дочь моложе двенадцати лет, выписываю вам штраф”. Наташе дали штраф и отправили домой. Два-три человека в те дни так вышли… На следующий день менты очухались и начали ее ловить. Меня вывезли за город, в дом одного из наших друзей, а Наташа даже не знала, что за ней охотятся. Она то приедет к родителям Иры Халип, то к жене Бондаренко. Следом за ней все время приезжают спецслужбы. Мама Иры сказала: “Да они же за Наташей ездят!” Тогда мы поняли, что это конец. Тогда на “нелегалку” перешла и она. Мы съездили в Москву на эфир НТВ к Паше Селину, к Лариной на “Эхо Москвы” и, как идиоты, вернулись в Минск. Опять-таки, по подложным билетам. Но правда, мы спрятались за городом. Риск невероятный! В новогоднюю ночь в двадцать минут первого мы выехали. Я лежал на полу машины, сверху – одеяло, на одеяле – ребенок…
– Готовый сценарий для триллера!
– Абсолютно. Причем, непонятно, происходит ли это с тобой на самом деле, и что делать, если остановят? Машина, на которой мы ехали, была с российскими номерами. Главное было – прорваться на российскую территорию. Там за нами гнаться не будут. Мы проехали границу, и человек, который был за рулем, сказал: “Вы что думаете, я бы остановился?” Он в прошлом офицер. Знает, как себя вести в подобных ситуациях… Теме Железняку дали одиннадцать суток. Его выпустили в полдень 31 декабря. В тот же день для него специально открыли американское посольство, сделали визу за три минуты, и он смог уехать.
В первые дни января 2011 года по подложным документам актеры Свободного театра группами выехали в Москву. Решение не лететь в США из Минска оказалось правильным. 3 января 2011 года в аэропорту Минск-2 актеров ждали люди из КГБ. А на следующий день гэбэшники пришли в дом к родителям Натальи Коляды. Искали Колю и Наташу…
– Как получилось, что после Нью-Йорка Свободный театр оказался в Чикаго? Ведь первоначально в маршруте театра Чикаго не было.
– Оскар Юстис (художественный руководитель нью-йоркского Public Theatre) признавался потом, что никогда так легко не находил деньги. Он пришел в фонд Форда, рассказал нашу историю и ушел с нужной суммой, а сумма была большая. Обычно в контракте оговорено, что если, скажем, мы играем спектакль в театре Янг Вик, то не имеем права в течение какого-то времени играть его в радиусе ста километров (я примерно говорю) от этого места. В Чикаго произошел уникальный случай, когда объединились три структуры, конкурирующие между собой за зрителя: Chicago Shakespeare Theatre, Goodman Theatre и Northwestern University. Два театра и университет расписали наши гастроли на месяц. Это много говорит о городе и людях. То, как себя повели Боб Фоллс (Роберт Фоллс – художественный руководитель Goodman Theatre), Крис (Крис Хендерсон – директор Chicago Shakespeare Theatre), Барбара (Барбара Гейнс – художественный руководитель Chicago Shakespeare Theatre), находится за рамками театра. Как говорит наш слоган: “More than theatre”. Это дорогого стоит!…
– Прав был Боб Фоллс, когда на открытии гастролей 2011 года сказал: “Это только начало любовного романа”.
– Все всегда строится на человеческих взаимоотношениях, все очень персонифицировано. В Нью-Йорке, в театре La Mama мы тоже выступаем почти каждый год. К нам было очень трогательное отношение со стороны основательницы театра, покойной Эллен Стюарт. С нынешней руководительницей Миа Ю мы тоже дружим… Отношения с Чикаго и Нью-Йорком уникальные. Их нельзя сравнить ни с какими городами.
– Тем не менее между Нью-Йорком, Чикаго и Лондоном вы выбрали Лондон…
– Вариантов у нас не было. Мы отыграли спектакли в Нью-Йорке и Чикаго, полетели в Гонконг, потом в Британию (там мы были с Наташей без спектаклей), потом вернулись опять играть в Нью-Йорке. В Чикаго к нам обратилась одна из самых крупных адвокатских контор. Они были полностью информированы обо всем, сказали: “Мы хотим вам помочь остаться”. Мы прошли собеседование, обсудили разные варианты развития событий. У нас был режим наибольшего благоприятствования, но решения оставаться у нас не было. Мы рассчитывали, что в Минске все скоро закончится (как это всегда и заканчивалось) и мы сможем вернуться домой. В итоге после Чикаго все, кроме нас, Олега Сидорчика и Владимира Щербаня, улетели обратно в Минск. Мы полетели в Британию давать показания в суде по ситуации в Беларуси и участвовать в парламентских слушаниях. Информация из Минска была неутешительна. Пошли судебные процессы, “караван” посадок… Наши друзья предупредили, что на всех допросах спрашивали про нас. У меня было три уголовных статьи, у Наташи – две. Если бы мы вернулись, мы бы прямиком попали в тюрьму – другого варианта не было. Мы в Лондоне, у нас должна закончиться виза, и мы “висим” в воздухе. Ехать некуда – мы в вакууме. После встречи с министром иностранных дел мы приняли решение остаться. Один ребенок был с нами, второй оставался в Беларуси. Мы это никак не афишировали – боялись, что на нее будет оказан прессинг. Потом оформили документы и смогли ее забрать… Идиотизмом было бы приехать в Минск и сесть в тюрьму. Мы понимали, что гораздо больше сделаем для себя и страны, оставшись на Западе. Труппа продолжала работать в Минске, мы начали осваивать новую технологию постановки спектаклей по Skype, сами при этом обустраиваться в Лондоне.
– Вы с Наташей много сделали для освобождения из тюрем политических заключенных Андрея Санникова, Натальи Радиной, Ирины Халип. В 2013 году ты сказал, что еще не время сказать всей правды об этих событиях. Сегодня по-прежнему не время?
– Пока не время, поскольку люди, помогавшие организовать побег, например, Наташе Радиной, по-прежнему находятся в Беларуси… Я не могу сказать, что мы доставали их из тюрем. Мы вели международную кампанию, в которую включали огромное количество людей: известных личностей, политиков, общественных деятелей, членов правительств, людей из европейских структур. Каждый день в тюрьме был для политзаключенных испытанием, временем на грани жизни и смерти. Они выдержали и победили.
.
Лондон: 2011-2016. Первые итоги первой пятилетки
– Весной 2011 года вы начали новую жизнь в Лондоне. Кошмар закончился?
– Нет, кошмар только начался. У нас ничего не было. У каждого из нас троих было по одной сумке. Остальные вещи были раскиданы в разных странах. Большая сумка с зимними вещами осталась в Чикаго. Она к нам приехала через три месяца. Приехали сумки из Минска, пригородов Лондона, Чикаго… Было очень тяжело. Город дорогой… Первое время нас просто передавали с рук на руки. Нас приняла к себе Ира Богданова – сестра Андрея Санникова. Пока мы оформляли документы, мы жили у нее. Наша подруга–журналистка уезжала в Москву на год по контракту. Она отдала нам ключи от квартиры и предложила год жить у нее дома. От нее мы переехали к Зигрид Раусинг. Семье Раусинг принадлежит компания “Tetra Pak”. Заочно мы с Зигрид были знакомы с 2008 года. Она поддержала наши гастроли, и мы вручили ей специальный диплом. Мы подарили дипломы всем людям, которые нам тогда помогли. Зигрид была очень тронута, предложила переехать в Челси, где жили ее родители. Полгода мы жили в пентхаусе – безумно красивом доме с картинами Магритта на стенах. Потом нас забрали в дом Ричарда Аттенборо. Мы очень дружим с семьей Аттенборо. Было много трогательных моментов с Ричардом задолго до его смерти. Мы жили в его доме до момента продажи. Последние жильцы… Сценарий фильма “Connection” я написал там за сорок минут. Первый же черновик был принят без изменений… Потом нас точно так же принял Джо Коркси – сын модельера Вивьен Вествуд. Джо купил своей дочери дом, а ключи отдал нам, сказав: “Она еще маленькая, чтобы жить отдельно. Живите вы пока”. Мы по-прежнему у него. Живем третий год… Нам все говорили: “Для вас главное – устроить быт. Пока вы не начнете ужинать дома, вы не сможете полноценно работать”. Это для нас очень ценно. Благодаря нашим друзьям к нам вернулось ощущение дома, ужины в кругу семьи.
– А как же театр?
– Театр мы зарегистрировали в Лондоне, но финансов не было. Это иллюзия, что, приехав в Лондон, все получают деньги. Лондонские театры стоят в очереди, и ты становишься в ее конец. Как большинство театров Англии, мы оформили “charity”. В Совет попечителей вошли Майкл Аттенборо, Дэвид Лан (художественный руководитель театра Янг Вик), актеры Джуд Лоу и Сэм Уэст, драматург Лора Вейс. Это не значит, что они помогли финансово. Они помогли получить Свободному театру кредит доверия уже не как приезжему театру, а как театру, базирующемуся в Британии. Помощь неоценимая! Нам стали давать площадки. Спектакль “Challenge. Euripika” мы играли в Лондоне, в театре Алмейда, каждый год мы играем спектакли в театре Янг Вик – эта сцена в тройке самых престижных площадок Британии. На спектакли нашего фестиваля “Staging a Revolution”, посвященного десятилетию Свободного театра, мы получили больше ста рецензий. Фестиваль попал в число пятнадцати крупнейших культурных событий Лондона 2015 года в номинациях “Музыка” (концерт) и “Театр”. Из-за нашего фестиваля мы пропустили Театральный фестиваль в итальянском городе Модена. Приехав на конференцию в Модену на один день, извинились, что не смогли участвовать в фестивале. Президент нам сказал: “Вы уже не в том статусе. Теперь, когда у вас будет время, мы найдем для вас возможность выступить. На фестивале или просто так – вы всегда у нас желанные гости”… К нам абсолютное доверие! Есть только несколько режиссеров и небольшое количество театров, которые могут этим похвастаться.
– Кем ты сегодня себя ощущаешь: белорусом, живущим в Лондоне, или космополитом?
– Я полностью прекратил рефлексировать на этот счет. Я не считаю себя белорусом, живущим в Британии. Я не считаю себя британцем. Я не считаю себя космополитом. Я не хочу думать на эту тему.
– Такой проблемы для тебя нет?
– Проблема есть, но я ее решать не буду. Я недавно составил список моих проектов. Две серьезные театральные дисциплины, которые нужно создавать академически, как образовательные системы, два романа, две документальные книги, несколько пьес, постановка конкретных спектаклей… Я читаю все это и понимаю, что надо последовательно делать то, что запланировано. Нет времени рефлексировать!
– Расскажи о твоих театральных планах.
– Недавно мы были в лагере беженцев Кале во Франции. Там создана площадка “Good chance”, где два друга – англичанина готовятся к театральному фестивалю на темы беженцев. Они предложили сделать спектакль. Мне надо за три месяца написать пьесу про человека, который бежит из своей страны. У пьесы пока есть только название. Я понимаю, что если я занимаюсь актуальным театром, то мне это делать не просто надо – необходимо. Есть пространство, есть время и есть люди, которые готовы профинансировать проект. Полный carte blanche.
– И есть личный опыт…
– Да, личный опыт создания спектаклей и личный опыт, на котором базируется драматургический материал… В июле-августе я буду ставить спектакль про творцов, оказавшихся в узле Россия-Украина-Беларусь. Тема, которую никто внятно не раскрыл. Мне хочется привлечь к ней внимание. Творцы – Олег Сенцов, Петр Павленский, Мария Алехина. Одному дали двадцать лет, другой под судом, третья отсидела. Маша будет играть у нас в спектакле. Из тюрьмы Петя Павленский подбрасывает материалы. Надо связаться с родственниками Сенцова… Решение о постановке принято. Мировая премьера состоится в конце августа на фестивале в Лестере… Я буду работать с нашими актерами, а в это время Володя (режиссер Свободного театра Владимир Щербань) задумал проект с британскими актерами: спектакль по книге норвежской писательницы Арнхильд Лаувенг. Ей поставили диагноз “шизофрения”, и она сама излечилась от неизлечимой болезни – уникальный случай! Я очень жду его спектакля. Это интересные для меня и тема, и материал. До этого у нас были спектакли-“миксы”, в которых участвовали как белорусские, так и британские актеры: “Price of Money”, “Trash Cuisine”, “Red Forest”. Я уже сделал первый спектакль на английском языке, Володя будет делать первый спектакль только с британскими актерами.
– В мае 2011 года ты написал открытое письмо Лукашенко “Последнее письмо Саше”. Прошло почти пять лет, а конца этой истории пока не видно…
– “Последнее письмо Саше” – это не только отсылка к предпоследнему письму Саше, которое написал Андрей Санников. Это действительно было моим последним письмом. Я больше с ним ни переписываться, ни играть ни в какие игры не хочу. Я знаю, что конец будет. Это очевидно – не бывает бесконечных историй. Кащея Бессмертного в политике нет. Сейчас, когда ситуация подошла к самой критической точке, мне стало неинтересно. Нет денег у России, нет денег у Лукашенко… Да, там будет борьба новых групп за власть, но я уже перерос это.
– При каком варианте развития событий ты с семьей мог бы вернуться в Минск?
– Я не очень понимаю, что это за фетиш такой – вернуться в Минск. Да какая разница, где я живу географически! До отъезда мы тоже большую часть времени не находились в Беларуси. Считайте, что я на гастролях. Я точно так же занимаюсь Беларусью, выступаю на конференциях, встречаюсь с политиками, но я не готов становиться субъектом белорусской политики. У меня список работ, которые мне надо сделать, и никто за меня их не сделает. А вот политикой заниматься людей хватает. При смене власти очередь будет бесконечной.
– Ты считаешь, Свободный театр влияет на развитие театрального процесса в Беларуси?
– Влияет хотя бы потому, что белорусские драматурги стали известны в мире в большинстве своем благодаря Свободному театру. Я не говорю только про Россию – я говорю про все континенты. Свободный театр – самый успешный белорусский театральный проект в мире. Конечно, мы бы могли иметь большее влияние, если бы работали в Беларуси легально, если бы могли создать свой театральный центр. Мы бы могли не только показывать свои спектакли, но привлекать театральные коллективы со всего мира. А сейчас получается, что Белорусский Свободный театр влияет на ситуацию в мире больше, чем на театральную ситуацию в Беларуси. У нас в Театральной школе “Fortinbras” преподают профессора, люди суперизвестные в мире. Еще недавно не верилось, что они могут приехать в Беларусь. (С 2008 года при Белорусском Свободном театре существует Театральная школа “Fortinbras”. Она была создана как альтернатива официальным белорусским театральным учебным заведениям. “Fortinbras” – полноценная театральная школа с ежедневными занятиями и мастер-классами педагогов – лучших специалистов в своих областях – из Нью-Йорка, Лондона, Цюриха, Штутгарта, Мюнхена. Они приезжают в Минск и работают со студентами бесплатно. – Прим. автора.)
– Что изменилось в тебе за пять лет жизни в Лондоне?
– За это время я поменял систему координат. 2011 год был очень тяжелым, безумным по напряжению. Умер папа, несколько раз Наташа удерживала, когда я хотел улететь в Минск, и то же самое было с ней. Иногда просто опускались руки, а надо было продолжать работать… В конце года я подвел итоги и понял, что сделал в пять раз больше, чем сделал бы в Беларуси. Не в два, а в пять! Фестивали, спектакли, читки, показы, написанные пьесы, постановки… Почему я не должен ценить это? Мне дается шанс делать и показывать свою работу всему миру, а не только узкому кругу. Предъявить себя на суд зрителей, спросить, компетентен ли я… Я перестал понимать и принимать абсурдность происходящего на постсоветском пространстве, и я могу себя с этим только поздравить. Это как раз и есть выздоровление. Я теперь не готов вернуться опять в этот контекст, не могу больше оставаться в одной локальной точке. Я хочу стоять на площади, видеть, что происходит вокруг, и конвертировать это в искусство.
.
Сергей Элькин
