Явления, которые существовали во время Февральской революции, практически неизменно воспроизводятся и в наши дни. Как едва заметные вирусы могут убить организм ослабленный, так и некоторые идеологические штаммы могут терпеливо ждать своего часа.
Сергей Худиев, ВЗГЛЯД
В эти дни ровно сто лет назад вышла на финишную прямую – и совершилась – Февральская революция. Она оказалась в тени последовавшего за ней «Великого Октября», и внимания на нее обращают не очень много.
Хуже того, она иногда воспринимается как нечто хорошее, правильное – она, мол, принесла долгожданную свободу, и если бы большевики не прервали ее развитие, Россия обратилась бы в мирную и процветающую державу. Вот только внезапно, как черт из табакерки, из немецкого пломбированного вагона выскочил Ленин и все испортил.
В реальности Февральская революция явилась одним из этапов – и, возможно, даже важнейшим этапом – разрушения российского государства. Революция привела к катастрофе – и ни к чему другому она привести не могла.
Как сказал уже годы спустя главный либеральный идеолог Февраля, министр первого состава Временного правительства П. Н. Милюков, «история проклянет вождей так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю». Сегодня нам важно, оглядываясь на эти трагические события, понять, что к ним привело.
Накопились ли на тот момент в Российской империи проблемы и противоречия, которые требовали своего разрешения? Это несомненно.
Но у страны уже был опыт грандиозных мирных преобразований. «Великие Реформы» 1860-х годов, когда произошла отмена крепостного права и другие глубочайшие перемены, совершились мирно, законно, после долгих советов и рассуждений.
В других странах подобные преобразования совершались ценой кровавых революций и опустошительных гражданских войн, но нашим предкам удалось показать пример того, что это вовсе не обязательно.
Как не обязательно было устраивать революцию в 1917-м, тем более что, по общему мнению исследователей, ситуация на фронте к тому моменту была уже благоприятна для России.
Конечно, к революции привел целый ряд факторов, подробным рассмотрением которых занимаются профессиональные историки. Часть из них сейчас, очевидно, отсутствует – например, на тот момент уже три года длилась Мировая война с миллионами жертв.
Но некоторые явления, которые существовали тогда, практически неизменно воспроизводятся и в наши дни. Как вирусы, которые обращают на себя мало внимания в здоровом организме, могут убить организм ослабленный, так и некоторые идеологические штаммы могут терпеливо ждать своего часа.
Об этом и хочется сказать.
Каким образом революционерам удалось совратить такое множество народу? Как так получилось, что множество не самых глупых людей радостно скакали с красными бантами, приветствуя падение «проклятого самодержавия»?
В конце концов, Французская революция уже была, и уже можно было догадаться, что свержение монарха приведет к обвалу всякой законности и порядка, гражданской смуте и масштабному братоубийству. Конечно, революция создает атмосферу массового опьянения, затягивающей психологической воронки – но что-то должно было подготовить людей, которые в эту воронку с готовностью прыгали.
Это несколько проясняется, когда читаешь гражданственную публицистику той эпохи. Многие грамотные люди, которых сейчас бы назвали «лидерами общественного мнения», оказались поражены определенным этическим извращением. Они приняли – и стали горячо проповедовать, еще задолго до революции – этику, которая была в некоторых отношениях вывернутой наизнанку. Сами представления о добре и зле были – не полностью, но в некоторых аспектах – поменяны местами.
В традиционной этике мятежник есть злодей, изменник, клятвопреступник, предатель своего государя и своих сограждан, в инвертированной, напротив, – герой, и именно удаление от мятежа есть постыдное малодушие.
Верноподданный – похвала в традиционной этике и оскорбление – в инвертированной. Традиционная ориентируется на непричинение вреда; она согласна с максимой Гиппократа «не навреди». Революционная – воодушевлена видением дивного нового мира, ради которого причинять масштабный вред вполне уместно и допустимо.
Там, где консерватор стремится к сохранению государственной и общественной ткани, к улучшениям в уже существующем контексте (как в 1860-х), революционер желает все снести и возвести некое дивное новое здание на образовавшемся пустыре (как в 1917-м).
В консервативной этике большую роль играет почтение. Как говорит Апостол: «Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите» (1 Пет. 2:17). Это почтение к своей исторической традиции, к государству, к религии.
Революционная этика – это этика презрения. Все подлежит глумлению и осмеянию; все старые ценности должны быть уничтожены.
Разрушение доверия к государю и государству, распространение слухов и обвинений, которые, как потом оказалось, были совершенно ложными и клеветническими, было важной частью революции.
Этим (вполне намеренно) разрушалась основа законности – привычка к повиновению.
О чем говорят эти печальнейшие уроки?
О том, что общество не может менять добро и зло местами безнаказанно; мятеж, призывы к мятежу, романтизация мятежа – это несомненное зло и всегда будет злом. Режимы, настолько ужасные, чтобы революция против них была оправданной, как раз и приходят к власти в результате революций.
Увы, революционная этика – вполне заметное явление и сейчас. Да, в наши дни нет революционной ситуации. Но это означает, что мы в гораздо более спокойной обстановке можем рассмотреть это явление и сказать – это зло, от него следует отречься.
