С 18 по 27 апреля Чикагский симфонический оркестр под управлением Риккардо Мути находился на гастролях в России и Италии. Впервые с 1990 года оркестр выступил в Москве и Санкт-Петербурге. Своими музыкальными (и не только) впечатлениями делится концертмейстер гобойной секции оркестра Евгений Изотов.
Евгений Изотов – коренной москвич. Он вырос в
музыкальной семье. Отец – альтист, работал в Госоркестре Светланова (теперь – Государственный академический симфонический оркестр России имени Е.Светланова), дядя – пианист. Изотов закончил школу Гнесиных по классу известнейшего русского
гобоиста, “папы русского гобоя”, профессора Ивана Федоровича Пушечникова. В 1990 году он стал лауреатом конкурса Всероссийских исполнителей игры на духовых инструментах в Ленинграде и в том же году был среди зрителей Большого зала Московской консерватории на концерте ЧСО под управлением сэра Георга Шолти. Тогда он даже не мог себе представить, что шестнадцать лет спустя станет полноправным участником прославленного оркестра, а еще через шесть лет выступит в его составе в Московской консерватории. Для Изотова поездка на Родину имела
особое значение.
– Не хочу показаться сентиментальным, но когда мы с женой приземлились в “Домодедово” и я увидел березовый лес, у меня защемило сердце. Настолько все родное, до боли… Я был искренне рад выступать на той сцене, где выступал мой отец, – в Большом зале Московской консерватории. Я, можно сказать, вырос в этом зале. Здесь в исполнении Госоркестра Светланова я впервые услышал Пятую симфонию Шостаковича. Большой зал выглядит блестяще, и звук в нем просто феноменальный. Это отметили все! Я помню этот звук с детства. В Большом зале музыканты могут по-настоящему понять, чего ожидал Чайковский от звука piano. Слышно все: каждый оттенок любого инструмента! За двадцать два года я играл на многих сценах мира и могу с уверенностью сказать, что Большой зал Московской консерватории – уникальный зал. Это один из самых главных музыкальных и духовных символов России. Играть в этом зале – огромная ответственность. Мои чувства трудно выразить словами – легче музыкой.
– Удалось походить, погулять, встретиться с друзьями, подойти к родному дому?
– На все вопросы могу ответить: “Да”. Несмотря на нехватку времени, все удалось, но, конечно, не получилось встретиться со всеми друзьями. У меня два родных дома: дом, где я жил, и школа Гнесиных. И там, и там я, конечно, побывал. Можно говорить очень много о том, как изменилась Россия. Потрясающе выглядят храмы: не только заново построенный Храм Христа Спасителя, но и маленькие церквушки. Независимо от вероисповедания это приятно видеть. Но, к сожалению, при этом за двадцать лет не смогли восстановить один великий храм: школу Гнесиных. Мне было больно смотреть на это. Неужели при наличии “золотого нефтяного дождя” нет возможности отремонтировать одно здание?! Слава Богу, что Валерий Абисалович Гергиев делает необыкновенные вещи для развития музыки в России, но даже он не может все делать сам! Это к вопросу о приоритетах. Что в данный момент важнее: музыкальная школа или бизнес-центр?.. Будем надеяться, что господин Путин в свой очередной президентский срок обратит внимание на это.
– А где же учатся гнесинцы?
– В самом здании школы ничего нет. Там сплошные руины – иначе никак не скажешь. Бедные гнесинцы ездят из одного конца города в другой. Эта ситуация совершенно недопустима… А что касается друзей, была расписана буквально каждая минута – хотелось встретиться со всеми. За все эти годы я был в Москве один раз шесть дней в качестве туриста. В качестве музыканта это был мой первый приезд за двадцать два года. Иногда просто не верится, что это случилось: настолько все было насыщено впечатлениями.
Наряду с маэстро Мути, Евгений Изотов был одной из главных звезд чикагского оркестра в Москве и Санкт-Петербурге. Только за два дня он дал интервью каналам “Культура”, РЕН-ТВ и радиостанции “Голос Америки”, участвовал в пресс-конференции ИТАР-ТАСС и в программе “Вести” канала “Россия”. Изотов был нарасхват: давал интервью, выступал и даже говорил со сцены (в Чикаго этим охотно пользуются только дирижеры). Он рассказал публике одну историю, после которой оркестр заиграл “бис” – Ноктюрн Джузеппе Мартуччи для оркестра. Я попросил музыканта пересказать ее.
– Как известно, маэстро Мути – до мозга костей итальянец. Он себя считает “italiano vero” – истинным итальянцем. Ему не нравится, когда, говоря об Италии, люди пользуются стереотипами и вспоминают моцареллу, пиццу и Андреа Бочелли. Пользуясь своим великим статусом в музыкальном мире, он пропагандирует лучшие достижения настоящей итальянской культуры. Мути – большой поклонник итальянского композитора, пианиста и дирижера Джузеппе Мартуччи. В антракте московского концерта, в котором мы играли Пятую симфонию Шостаковича, он позвал меня и стал рассказывать о символическом значении нашего “биса” – Ноктюрна для оркестра Мартуччи.
Как только Мути узнал, что Изотов неплохо говорит по-итальянски, он с ним общается исключительно на своем языке. Евгений шутит: “Моя фамилия, если читать ее наоборот, – Votozi. Настоящая итальянская фамилия”. Но вернемся к рассказу музыканта.
– В середине XIX века основатель Московской консерватории Николай Рубинштейн путешествовал по Европе. Он был поражен высочайшим уровнем игры на фортепиано в Италии. В Неаполе он познакомился с молодым тогда композитором Джузеппе Мартуччи, взял у него несколько партитур и решил исполнить их в России. Среди них был Первый си-бемоль минорный концерт для фортепиано с оркестром. Российская премьера Концерта состоялась в Московской консерватории в 1866 году. Мути попросил меня рассказать об этом. Он хотел сыграть Ноктюрн именно после Пятой симфонии Шостаковича. Дело в том, что в симфонической музыке есть два произведения, которые полны совершенно беспросветного отчаяния: Шестая симфония Чайковского и Пятая симфония Шостаковича. Однажды Госоркестр под управлением Светланова на гастролях в Японии исполнял Шестую симфонию Чайковского. После концерта для музыкантов была организована вечеринка. Накрыли столы, все было дружелюбно, замечательно, и над столом японские спонсоры гастролей повесили огромный плакат: “Спасибо за веселый вечер!”. (Смеется.) Мути решил закончить московский концерт со знаком “плюс”, перенесясь из сталинских времен прошлого века на юг Италии века девятнадцатого, в солнечный Неаполь. И вот – второе отделение. Мы играем Шостаковича, и после девятого или десятого поклона Мути делает мне жест, как будто поднимает солиста, останавливает аплодисменты, и я рассказываю зрителям примерно то, что вы только что слышали.
– Вашу историю “слышал” сам Николай Рубинштейн. Ведь его барельеф находится в Большом зале!
– Да, там находятся барельефы четырнадцати великих композиторов и музыкальных деятелей, без которых нельзя представить историю музыки, особенно в России.
– Я перечитал, наверно, все рецензии, которые вышли в дни ваших гастролей. Реакция критиков была неоднозначной. Претензии были по сути дела к
каждому произведению, но особенно – к Пятой симфонии Шостаковича. Писали, что в ней уничтожен заложенный Шостаковичем подтекст. Вам не кажется, что критики не всегда были справедливы к оркестру?
– Я не считаю, что все критики обладают достаточным уровнем таланта и музыкальной эрудиции, чтобы иметь право что-то писать. Мути вначале не думал привозить Шостаковича в Москву. Он говорил: “Зачем везти в Россию пусть даже самый гениальный американский оркестр с итальянским дирижером и играть русское произведение?” Я помню мой разговор с ним. Я был одним из тех, кто высказал
маэстро предложение сыграть Шостаковича в России. Что касается исполнения… В музыке не всегда можно объективно сказать, какое исполнение лучше, какое – хуже, и это прекрасно. Все мы помним, как играл Шостаковича оркестр Мравинского. Кстати, Мравинский – один из самых больших кумиров Мути. С Риккардо Мути наш оркестр играет по-другому, но я бы очень поспорил, что его интерпретация не содержала в себе двойного смысла. Я считаю, что одним из определяющих качеств музыки Шостаковича, в особенности Пятой симфонии, является образ огня, замороженного во льду. Эта симфония выразила все то, что не могли передать словами миллионы людей за десятилетия советского режима. Именно такого Шостаковича мы привезли в Москву. Я думаю, что слезы наших слушателей были искреннее, чем рецензии некоторых российских газет.
– К вопросу о рецензиях. В первой же рецензии в газете “Известия” вас назвали кларнетистом.
– Это мне очень польстили. Значит, у меня красивое piano. А милая девушка на одном телевизионном канале очень вежливо взяла у меня интервью буквально за тридцать секунд до начала второго отделения. В нем я был назван “концертмейстером” Чикагского симфонического оркестра. Я уже наметил встречу с менеджером, чтобы говорить о повышении зарплаты. (Смеется.) Конечно, можно шутить на эту тему, но главное для меня – эмоции зрителя. Мути как-то сказал: “Слова виновны во всем, что случилось в истории”. Я полностью согласен с ним. Наша программа была разношерстная, “бисы” необычные. Кроме Пятой симфонии Шостаковича в Москве были исполнены “Космическая одиссея” Д.Смирнова, музыка Нино Рота к кинофильму Лукино Висконти “Леопард”, Симфоническая поэма “Смерть и просветление” Р.Штрауса, Симфония ре минор С.Франка. В единственном концерте в Санкт-Петербурге мы играли произведения Д.Смирнова, Р.Штрауса и С.Франка. Мы показали лучшее, на что способны. Но при этом у меня возникают другие мысли, не имеющие прямого отношения к музыке. Не будем забывать, что пресса в России несвободна и зависит от общей политической направленности страны. К сожалению, наш визит нельзя рассматривать только с музыкальной точки зрения. Мы живем в мире, в котором политика определяет почти все.
Гастроли ЧСО были частью “Американских сезонов” в России. По аналогии с Сергеем Дягилевым и его “Русскими сезонами в Париже”, “Американские сезоны” задуманы с целью знакомства российских зрителей с современной культурой США. Среди участников Сезонов – Американский театр танца Элвина Эйли, американские художники, фотограф Анни Лейбовиц (в Музее изобразительных искусств имени Пушкина прошла ее персональная выставка). Программа “Американские сезоны” проходит
под эгидой Двусторонней комиссии президентов России и США. Евгений Изотов рассказывает:
– Я очень рад, что в “Американские сезоны” не вошел Голливуд, поскольку он (за редким исключением) не представляет лучшее в американской культуре. Зато у российского зрителя была возможность увидеть один из самых лучших, самых ярких оркестров США. Я уверен, что своим визитом мы внесли скромную лепту в разрушение стереотипов об Америке, которые есть у людей, смотрящих только Первый канал… Мы исполняем музыку. Везде – в Китае, Париже, там, где есть демократия и там, где ее нет, – значение имеет только музыка, и мы стараемся донести ее до слушателя. Нам слова не нужны. Мы говорим на универсальном языке, который понятен всем. Все, что нам нужно, – открытые уши и сердца слушателей.
– А как вас принимали? Удалось “достучаться” до сердец?
– Принимали нас замечательно. Было очень много настоящих любителей музыки, и я до сих пор получаю из России благодарственные письма. Люди плакали, в зале были эмоции. Это – самая лучшая награда для музыканта. Значит, мы приехали не зря. В этом – смысл того, что мы делаем и в России, и в Америке, и в других странах. С другой стороны, для части публики важнее было не послушать музыку, а, как говорится, “проветрить бриллианты”. Поразило, что сотовые телефоны звонили порой не реже, чем соло духовиков. Хлопали практически после каждой части, в том числе – в Симфонии Шостаковича. Мы, конечно, всегда рады
аплодисментам, но их хотелось бы слышать после окончания всего произведения. Этого никогда не было в той Московской консерватории, которую я помню. Все-таки публика по той или иной причине была другая. Может быть, из-за стоимости билетов. Насколько я знаю, их стали продавать только за две недели до концерта… Я считаю, это были исторические гастроли и для оркестра, и, думаю, для российских слушателей. Все прошло на высочайшем уровне. Уверен, отпечаток этих концертов остался в памяти не только так называемой элиты, но и обычных слушателей. Это для нас самое важное. Мы приехали не для того, чтобы что-то
доказывать зрителям из Газпрома. Я надеюсь, те люди, которые пришли смотреть и слушать нас, получили огромную радость. Можно спорить о трактовке того или иного произведения, но качество игры оркестра бесспорно. ЧСО во главе со своим лидером маэстро Мути находится сегодня на необычайно высоком уровне.
– Каковы впечатления ваших коллег-музыкантов?
– Мы жили в хорошем номере в самой лучшей гостинице Москвы Ritz Carlton, у нас была приличная оплата и даже немного свободного времени… При таких условиях впечатления не могут быть плохими. Москва и Санкт-Петербург – совершенно
феноменальные города. В оркестре было много музыкантов (как минимум – треть), которые участвовали в прошлых гастролях. Они увидели совершенно другую страну. В прошлый раз ЧСО привозил с собой не только своего повара и свою воду, но и туалетную бумагу. Мы с вами оба выросли в СССР и прекрасно помним те времена. Когда мы видели очередь, сначала в нее становились, а потом спрашивали, что дают. Сейчас все изменилось. Москва – европейская столица с огромным количеством людей, чудовищным потоком машин, пробками. Путь из “Домодедова” до гостиницы занял у нас три с половиной часа. На вертолете было бы гораздо проще.
Но это нормально для любого большого города.
– После Москвы и Санкт-Петербурга вы выступали в Италии. Про итальянских оперных зрителей ходят легенды. А что собой представляют итальянцы – любители классической музыки?
– Я никогда не видел такой реакции публики, как в Неаполе – родном городе Мути. Обычно, когда маэстро Мути говорит с дирижерского пульта (а мы все знаем, какой он великолепный рассказчик), зрители слушают его. В Неаполе зрители были не только слушателями, но и полноправными участниками разговора. После Пятой симфонии Шостаковича и многочисленных поклонов Мути остановил аплодисменты и сказал примерно следующее: “Перед вами – блестящий оркестр. К сожалению, в Неаполе в настоящее время оркестра такого высокого уровня нет. Это не потому, что в Неаполе люди менее талантливые. Я очень горжусь тем, что я из Неаполя”. В этом месте из зала наряду с “Viva Italia” и “Viva Napoli” раздается женский голос: “Но мы же знаем, что ваша мама из Пулии. Разве вы не гордитесь, что вы наполовину пулиец?” Как в анекдоте про еврейскую маму. С галерки, перебивая Мути, раздается еще один женский голос: “Нам не слышно, но скажите, как ваше здоровье?” Я почувствовал себя дома. (Смеется.) Южный темперамент дает о себе знать. На “бис” в Италии мы играли Увертюру Верди к опере “Сила судьбы”… Возможность Мути перенести нас из мира Шостаковича в мир Верди заслуживает преклонения. Это две равномощные, но абсолютно разные стихии. Нужно создать абсолютно другие тона, выражения, краски, интенсивность звука. Это очень тяжело сделать не только с точки зрения исполнительского искусства, но и эмоционально. Но благодаря дирижеру мы справились.
– В Италии всегда были великие дирижеры, но никогда не было великих оркестров. А как обстоят дела с акустикой в итальянских залах?
– Вы правы, в Италии опера преобладает над симфоническим искусством. Залы в Италии необычайно красивые, а звучание очень спорное, потому что залы эти оперные. Голос несется, а инструменты слышны хуже, потому что инструменты обычно внизу, в яме. Это, кстати, еще одна из преград, которую нам нужно было все время преодолевать. Но так всегда бывает на гастролях. Особенность ЧСО – мы не полагаемся целиком на зал, чтобы создать звук. В родном зале безусловно легче играть. Есть оркестры, которые, покидая родной зал, теряют часть себя, а ЧСО приносит всюду СВОЙ звук. Со своим звуком нам не страшны любые оперные залы. Это даже интересно. Я даю “ля”, и за минуту мы должны понять звучание инструмента в зале, где мы находимся. Три секции оркестра – струнные, медные и деревянные духовые – настраиваются, и мы начинаем.
– Гастроли закончены. Что дальше?
– Дальше – новые концерты, выступления, гастроли. Мне было очень приятно быть в моем родном городе, и я буду рад снова вернуться в Москву. Денис Мацуев два раза звал меня на свой фестиваль “Крещендо”. К сожалению, пока приехать не получилось. Надеюсь, в будущем такая поездка состоится.
– Я желаю вам лично и всему оркестру, чтобы такие поездки проходили чаще. Все-таки, двадцать два года – слишком большой срок.
– Будем надеяться, что в следующий раз это произойдет быстрее. С Риккардо Мути у нас очень большие планы на ближайшее будущее. Впереди – открытие сезона в Карнеги-холл в Нью-Йорке, выступления в Мексике, гастроли в Китае, Корее, Гонконге, Тайване. Как говорит маэстро Мути: “Мы должны увидеть мир и дать миру возможность увидеть и услышать нас”.
Сергей Элькин,
http://sergeyelkin.livejournal.com/
Фотографии к статье:
Фото 1. Евгений Изотов и Риккардо Мути в Равенне после последнего концерта
Фото 2. Вид на Кремль
Фото 3. Школа Гнесиных
Фото 4. Афиша ЧСО в Москве
Фото 5. Перед репетицией в Большом зале Московской консерватории
Фото 6. С Риккардо Мути в Большом зале Московской консерватории
(Все фотографии сделаны во время гастрольного турне ЧСО в апреле 2012 года)
