Декабрь в Лирик-опере Чикаго прошел под знаком оперы Леоша Яначека “Катя Кабанова” – динамичной, страстной драмы, созданной чешским композитором по пьесе А.Н.Островского “Гроза”. Трагедия неординарной личности, ее неспособность ужиться в затхлом, провинциальном, скучном мире – такова главная мысль спектакля. Катя Кабанова стремится вырваться на волю, она стремится к любви, свободе, освобождению, и уже неважно, кто становится объектом ее любви. Как и в других операх, Леошу Яначеку не так интересны мужские персонажи – скорее, они выступают фоном, на котором кипят нешуточные женские страсти. Катя Кабанова и ее любовь – вот что составляет основу оперы. Все вертится вокруг Кати, все персонажи рассматриваются композитором с точки зрения их взаимоотношений с главной героиней. Исключение в этом смысле составляет Варвара – единственный близкий к Кате и взволнованный ее судьбой человек. Вот кто по-настоящему понимает и разделяет переживания Кати! Эти женщины кажутся родными, на каком-то этапе между ними даже возникает внутренняя связь, заставляющая вспомнить чеховских сестер. Но если бунт Кати заканчивается трагедией, то о дальнейшей судьбе Варвары мы можем только гадать. Она не смирилась с провинциальной убогостью и уехала из Калинова в Москву (“В Москву! В Москву!”) в надежде начать новую жизнь и “увидеть небо в алмазах”…
Замечательные женские образы создали на сцене Лирик-оперы Карита Маттила (Катя Кабанова) и Лиора Гродникайте (Варвара). Для признанной гранд-дамы мировой оперной сцены Кариты Маттилы партия Кати Кабановой стала пятой главной партией на сцене Лирик-оперы, а для молодой талантливой Лиоры Гродникайте роль Варвары стала дебютом на сцене чикагского театра. Генеральный директор Лирик-оперы Уильям Мэйсон увидел Лиору в этой партии в Ковент-гардене и на следующий день пригласил ее в Чикаго.
– Лиора, как вы чувствуете себя в роли Варвары? Мне кажется, эту партию очень трудно петь. На переднем плане – Катя Кабанова, Варвара все время в тени, сзади. Тем не менее вам удается показать характер своего героя.
– Мне кажется, ни один певец не думает о своей партии как о маленькой. Наоборот, каждый называет оперу по имени своего персонажа. Я участвую в опере “Варвара Кабанова”. Мне так интереснее работать. Это совершенно не значит, что я должна все время быть в центре внимания. Просто я воспринимаю своего персонажа всерьез, вижу в нем интересного человека, с которым мне самой, может быть, хотелось бы познакомиться. Варвара – один из немногих персонажей оперы, чья жизнь не заканчивается трагически. Моей героине удается уехать из Калинова в Москву и, может быть, начать новую жизнь. Когда находишься на сцене с прекрасными коллегами, как в этот раз, когда звучит прекрасная музыка, не считаешь свои такты, а просто проживаешь роль и чувствуешь, что без тебя спектакль был бы другим. Общая творческая атмосфера влияет на конечный результат. Для меня огромное удовольствие – петь в этой опере.
– Готовясь к этой роли, вы перечитали Островского?
– Да, конечно. Я очень люблю читать, готовиться к спектаклю и быть по возможности на том же уровне, что и режиссер. Это, наверно, занимает больше времени, чем просто выучить партию, но при этом остается багаж знаний, который всегда можно использовать в других ролях. Багаж на всю жизнь.
– Вы впервые выступаете в Лирик-опере. Как вам здесь работается?
– Очень уютно. С первого дня репетиций все было… – не могу сказать, как дома, потому что так бывает только дома, – было тепло и комфортно репетировать. Никто никому не наступал на пятки. Режиссер спектакля Пола Уильямс с большим уважением относилась ко всем нашим идеям. (Права на постановку “Кати Кабановой” принадлежат Метрополитен-опере. Режиссер-постановщик – Джонатан Миллер. Лиора Гродникайте говорит о режиссере чикагской версии спектакля. – Прим. автора.) Не было никаких ссор, споров, капризных сцен. Время прошло достаточно быстро, и между нами сложились дружелюбные отношения за сценой. На спектаклях нам приятно встречаться и делать общее дело. Я думаю, удовольствие от нашей работы чувствуется и в зале. Зал полон, и реакция зала очень теплая.
– При том, что опера написана в XX веке, а чикагская публика достаточно консервативна!
– Конечно, это XX век, но музыка звучит так, как будто она принадлежит веку девятнадцатому.
– Как вы находите акустику Лирик-оперы?
– У меня никогда нет претензий к акустике. Когда что-то достойное происходит на сцене – даже на сцене, которую всегда ругают за акустику, – голос звучит хорошо. Надо просто хорошо петь.
О семье, детстве, учебе
– Давайте перенесемся назад, в ваш родной Вильнюс. Вы из музыкальной семьи?
– Профессиональных музыкантов в семье не было, но любили музыку все.
– Как восприняла семья ваше решение стать оперной певицей?
– Это стало большим сюрпризом. Сначала все были в растерянности, но потом привыкли. Мои родители, бабушка с дедушкой по возможности стараются бывать в театрах в тех странах, где я пою.
– Чикаго не стал исключением?
– В Чикаго приезжал муж, а также сестра и родственники из Америки. В прошлом месяце у меня были гастроли в Вене и Будапеште, и там были родители. Иногда семья разделяется…
– Они просто не успевают следить за вашими перемещениями…
– Следить успевают – приезжать не успевают! (Смеется.) Иначе всем бы пришлось бросить работу и только ездить за мной… Я уже пою почти двадцать лет, и за все эти годы, как и в любой профессии, было всякое. Никогда со стороны моей семьи я не чувствовала, что они сомневаются в правильности моего выбора. Это очень помогает.
– В десять лет вы стали выступать в составе вильнюсского детского ансамбля “Живые звуки”. Это было началом вашей артистической карьеры?
– Это были первые выступления на сцене. А до этого я пела дома, вместе с бабушкой и дедушкой. Пела еврейские народные песни на идише и иврите. У меня не было какого-то конкретного периода времени, когда я решила, что закончилась непрофессиональная часть карьеры и сейчас будет профессиональная. В какой-то момент кто-то из педагогов посоветовал моим родителям найти мне хорошего учителя вокала. Я стала заниматься частным образом, после школы поступила на вокальное отделение Вильнюсской музыкальной академии, потом продолжила учебу в Америке. У меня есть записи пятнадцатилетней давности, и я не могу сказать, что голос, тембр, понимание, зачем я на сцене, так уж сильно изменились. Одно из двух: то ли я уже тогда была взрослая; то ли до сих пор не выросла. (Смеется.)
Вильнюсская академия, Оберлинская консерватория, Ковент-гарден
– Как после Вильнюса в вашей жизни появилась Оберлинская консерватория?
– Во время учебы в Вильнюсе я поехала на фестиваль “Моцартеум” в Зальцбург. Там я принимала участие в мастер-классе профессора Оберлинской консерватории Ричарда Миллера. После первых тридцати минут занятий мы решили, что расставаться нам рано…
– Любовь с первого взгляда!
– Любовь с первого взгляда в профессиональном смысле. Он пригласил меня в свой класс, и в 2000 году я приехала в Америку. Какое-то время училась параллельно в двух консерваториях и сдавала экзамены в Вильнюсе и Оберлине. В Оберлине я получила степени бакалавра и мастера.
– Как начиналась ваша оперная карьера?
– Каждое лето, пока я училась в Оберлине, я участвовала в молодежных программах в разных театрах Америки. Два лета – в Сент-Луисе, одно лето – в Северной опере Нью-Гэмпшира. Первый сезон после окончания консерватории я провела в Миннесоте. Контракты были от нескольких недель и месяцев до сезона, так что все время приходилось думать, что делать дальше, и участвовать в новых прослушиваниях. После четырех лет в Америке я в очередной раз составила для себя список мест, где бы я хотела петь. Большинство из театров было в Америке, несколько – в Европе. Одним из театров был лондонский Ковент-гарден. После четырех туров, записей, прослушиваний надо было ехать в Лондон на неделю и проходить еще три тура. На следующий день после третьего тура я уже знала результат. Меня приняли в молодежную студию при Ковент-гардене! Контракт на два года. После этого я отказалась от всех остальных прослушиваний и решила: Ковент-гарден – то, что мне нужно! Надо попробовать! Кроме того, что это интересный театр с замечательной историей, мне приходилось бывать раньше в Лондоне, мне там очень нравилось. А еще после четырех лет пребывания в Америке я соскучилась по Европе, по прогулкам по старому городу. И, конечно, это было ближе к моей семье.
– Вы учились и принимали участие в спектаклях?
– Конкретных занятий не было. Не было ощущения, что это – продолжение консерватории. Было пение и разучивание новых партий… Это был первый настоящий контракт.
– И первый для вас театр мирового уровня.
– Я не могу сказать, что разделяю залы, страны, публику по каким-то уровням. Для меня это был очередной контракт. Просто так получилось, что он оказался в Ковент-гардене. Это не значит, что до Лондона я старалась меньше, а сейчас стала стараться больше. Мое отношение к профессии не изменилось – я всегда стараюсь одинаково.
– Но согласитесь: такой театр, как Ковент-гарден, дает прекрасные воможности для карьерного роста.
– Конечно. А еще очень важно то, чему я научилась в психологическом плане. Я увидела, как профессия оперного певца на этом уровне выглядит изнутри. Я увидела красивые и некрасивые поступки, увидела, как бывает, когда все хорошо и когда очень больно, когда получается и когда не получается, что значит быть начинающей певицей и певицей с сорокалетним стажем… У каждого своя судьба, свой путь. Совершенно бесполезно стараться быть бледной копией кого-то. Всегда лучше быть первой собой, чем кем-то вторым. Этому я тоже научилась в Ковент-гардене, и за это я благодарна театру.
– Были падения?
– Смотря, что понимать под словом “падение”. Для меня падение – когда не получается так, как хочешь. С другой стороны, это ступенька по пути учебы. Выстрелить наверх и удержаться наверху очень тяжело. А нормальная кривая – это когда вверх-вниз…
– И “вкривь и вкось, вразрез, наперерез”…
– Это относится ко всем людям и ко всем профессиям.
– А что вы делаете, когда кривая катится вниз?
– Просто работаю. Никак иначе с этим бороться не получается.
– Закончился контракт в молодежной студии Ковент-гардена. Что было дальше?
– В эти два года в молодежной студии я была единственная меццо-сопрано. Работы было достаточно много, а поскольку контракт в молодежной студии был ограничен двумя годами, пришлось придумать новый контракт! На третий год для меня создали новую позицию, и я осталась в качестве члена труппы Ковент-гардена, а затем стала работать по гостевым контрактам по всему миру. С тех пор я не принадлежала и не принадлежу никакому театру.
– А почему про вас частенько пишут: “Солистка Ковент-гардена”? Это неправильно?
– Это неправильно. Я говорю об этом, но… Наверно, меня не слышат.
– Или магия Ковент-гардена завораживает…
– Может быть. (Смеется.)
– Вы выступаете в Ковент-гардене каждый сезон, начиная с 2004 года.
– Да, и уже есть планы на 2010 год. В апреле я возвращаюсь в Ковент-гарден с партией Флоры в “Травиате”.
– Наверно, Антонио Паппано к вам хорошо относится, если вас регулярно приглашают туда?
– Я тоже к нему прекрасно отношусь. Музыкальный руководитель Ковент-гардена – замечательный дирижер и коллега. Конечно, всегда приятно вернуться туда, где было хорошо. Да к тому же я уже пять лет живу в Лондоне. Всегда рядом… С другой стороны, когда я заканчивала студию в Ковент-гардене, один из тех педагогов, кто меня туда принимал, сказал, что в этой профессии очень тяжело всю жизнь оставаться в одном театре. Надо ездить по всему миру и набирать опыт по крупицам везде. Это – самая лучшая школа. Я следую этому совету и думаю, что действительно с каждой новой ролью опыт прибавляется. Что-то улучшается, что-то меняется, что-то становится более разносторонним… А потом приятно опять вернуться в Ковент-гарден и показать, чему я научилась в других местах.
О конкурсах, режиссерах, спетых и неспетых партиях
– Вас заметили еще в 1999 году, когда вы стали финалисткой Международного конкурса вокалистов имени Язепы Витолы в Риге. Каково ваше отношение к конкурсам?
– Конкурсы являются необходимой частью профессии. Но я не могу сказать, что стремилась в них участвовать. В какой-то момент, когда я ездила на конкурсы (это было достаточно давно), я решила психологически поменять к ним свое отношение. Я стала думать о них как о концертах, пусть с небольшим количеством зрителей, даже, если в комнате находятся один или два человека. И вот тогда я стала намного меньше нервничать, намного меньше реагировать на результат и сама получать удовольствие от конкурсов. На каждом конкурсе я старалась чему-то научиться, все негативные эмоции оставить там, а все лучшее забрать с собой. Потом то же самое случилось с прослушиваниями, и жить стало намного легче. Мне интереснее петь оперы и концерты без соревнования.
– А разве это возможно?
– Самое трудное – это соревнование с собой. Пусть каждый спектакль будет хотя бы чуть-чуть лучше предыдущего. Если постоянно себя принижать… Всегда есть кто-то, кто может сделать так же или лучше, или намного лучше. Нет смысла все время быть несчастным, что ты еще не там, где хотел бы быть. За это время можно пропустить столько интересного! Бывает, певец уходит со сцены после трехчасового спектакля, зацикливается на одной ноте, которая не получилась, не спит ночами и думает: “Почему я так спел?” А сколько нот при этом получились?! Это не значит, что не надо себя критиковать, но если все время биться головой о стену, невозможно выходить на сцену. Пропадает ощущение собственной ценности.
– Бывали ситуации, когда вы чувствовали внутреннее несогласие с режиссером, и если да, то как вы поступали в таких случаях?
– Мне нравятся хорошие аргументы. Если режиссер убеждает меня, я согласна перейти на его сторону. И если даже этот процесс не всегда заканчивается переходом на другую сторону, он меня чему-то учит. В конце концов, если бы я всегда была во всем согласна со всеми, может быть, было бы скучнее работать. Еще ни разу не было ситуации, когда режиссерское решение настолько бы противоречило моим принципам, что для меня было бы трагедией продолжать репетиции. Хотя бывают разные ситуации. Иногда персонаж находится дальше от меня, как человека. Переломить себя, перейти через это как раз интересно актеру. Поэтому я думаю: “Сказать “нет” я всегда успею. Если есть шанс, почему бы не попробовать?!”
– Вот только некоторые из ваших ролей: Анджелина в “Золушке” Россини, Руджиеро в “Альчине” Генделя, Третья Дама в “Волшебной флейте” Моцарта, Лукреция в “Поругании Лукреции” Бриттена, Флора в “Травиате”, Маддалена в “Риголетто”, Эмилия в “Отелло” Верди; вы поете “Реквием” Моцарта, мессы Баха, Бетховена, “Stabat Mater” Шимановского… Такое впечатление, что вы стремитесь спеть все и сразу. Не боитесь форсировать голос? Например, вы уже поете вагнеровскую русалку Флосхильду в “Золоте Рейна”…
– Я долго думала насчет Вагнера. На самом деле, партии русалок в “Золоте Рейна” и в “Сумерках богов” как раз рассчитаны на молодых певцов. К тому же первый раз Вагнера я пела в Ковент-гардене с Антонио Паппано. Я понимала, что более комфортного первого раза больше никогда не будет. Я слышала, как он дирижирует операми, и у меня часто возникало ощущение, что сто человек в симфоническом оркестре у него звучат как камерный квартет. Этот человек настолько влюблен в голос, что он ради певцов держит симфонический оркестр на втором плане. Тем более, что акустика Ковент-гардена это позволяет. Так что у меня было “здоровое” начало. Это не значит, что после этого я стала петь большие вагнеровские роли, но роль Флосхильды физически совершенно не была сложной.
– Большой резонанс вызвала ваша Кармен в Латвийской национальной опере и на сцене Большого театра. Вы как-то выделяете эту партию?
– Честно говоря, нет. Мне было интересно петь Кармен, но я бы не хотела, чтобы мое имя ассоциировалось только с Кармен. Конечно, эта партия – ключевая для меццо-сопрано в стандартном оперном репертуаре, но у меня есть много других любимых партий. Мне очень нравится французская музыка, и за последние несколько лет я пела в трех операх Массне и во французской версии оперы Доницетти “Фаворитка”… Я не привязываюсь ни к ролям, ни к городам, ни к вещам. Для меня самая важная роль – та, которую я пою сегодня. Но после нее мне всегда хочется попробовать что-то еще.
– А есть какая-то роль, за которую браться страшно?
– Есть очень много ролей, которые мне интересны, но у меня – подчас несознательно – всегда срабатывает интуиция: браться за них сейчас или подождать. Я не называю это страхом или боязнью. Это больше интуиция. Даже если все вокруг меня верят, что я справлюсь с партией, пока я сама этого не пойму, я не буду ее петь. Уговаривать бесполезно. Когда интуиция и здравый смысл подсказывают, что время пришло – значит, время пришло.
О современных композиторах, операх, записях, солистах
– Я – человек, которому современная музыка интересна, может быть, даже больше, чем стандартный репертуар. Я всегда с удовольствием берусь за новую работу с композиторами–современниками: ведь это шанс создать что-то новое, а не в пятисотый раз быть персонажем в опере, которую публика знает наизусть. В этом случае есть ощущение, что публика уже не слышит оперу – она просто знает, что должна услышать.
– Я знаю, что для вас специально пишут оперы. Расскажите, пожалуйста, подробнее об этих произведениях.
– Живущая в Лондоне композитор Доминик Лежандр написала свою первую оперу “Птица ночи” по легендам и мифам Тринидада и прилегающих островов. Доминик писала для конкретных исполнителей, в том числе для меня. В период написания оперы и репетиций мы очень подружились. Премьера была в Ковент-гардене.
Потом Доминик написала для меня еще некоторые песни и оперу-ораторию. К сожалению, из-за нехватки времени не получилось поучаствовать в ней. Ощущение, что это совершенно уникальная, новая музыка создана с любовью конкретно для тебя, позволяет работать с большим удовольствием, особенно, когда ты можешь посмотреть композитору в глаза и даже попросить его что-то поменять. Начинаешь чувствовать себя соавтором… Другой пример – композитор из Вильнюса Анатолий Шендеров. Он написал для меня немало произведений. Опять же, у меня такое ощущение, что это я сама написала каждое из них, только подписалась его именем. Шендеров всегда думает обо мне, как о человеке, который может спеть все. Однажды мы встретились с ним в кафе, и он положил передо мной партитуру своего нового произведения, с которым он когда-то победил на конкурсе современной музыки. Сочинение было настолько сложное, с такой большой тесситурой, что оно никогда не было записано на CD и практически после одного-двух раз не исполнялось. Я, как обычно, начала со слов. Знакомство с новым сочинением я чаще всего начинаю с поэзии, а не с музыки. Прочитала текст, он мне очень понравился. После этого посмотрела на ноты и сказала: “Анатолий, я думаю, что я смогу это спеть, но не так, а вот так”. (Лиора переворачивает лист бумаги. – Прим. автора.) Конечно, я это говорила в каком-то смысле в шутку. Но тогда я поняла, почему другие певицы отказывались. Это действительно не так просто спеть. Реакция Шендерова была такой: “Ты можешь петь другие ноты. Если атмосфера будет такой, какую я пытаюсь создать, я на все согласен”. В итоге после многих репетиций я спела так, как было написано в партитуре. В музыке существует такой парадокс: когда ты не душишь человека, не ставишь его в определенные рамки, а предоставляешь ему свободу, есть шанс, что человек сделает так, как тебе хочется. Не надо только никого заставлять!
– Но такое возможно только, если композитор находится рядом?
– В этом случае и рождаются самые большие откровения! Если посмотреть на основной оперный репертуар, он был весь написан на конкретных певцов.
– Вы выпускаете CD?
– Нет, сольных CD я еще не выпускала. Мне никогда не казалось, что достигнут финальный результат. С другой стороны… Это, может быть, прозвучит немного по-детски, но у меня никогда не было желания что-то оставить после себя.
– Вы еще слишком молоды, это пройдет…
– Может быть. Но сейчас для меня такое удовольствие – живой спектакль, что нет нужды что-либо записывать.
– Что вы больше всего цените в партнерах по сцене?
– Профессионализм и человечность.
– Вы встречались с предательством?
– Бывает всякое. Если мне не комфортно во время репетиции или спектакля, это просто означает, что когда закрывается занавес, я прощаюсь и иду домой. Работать можно в любой ситуации, если концентрироваться на своей роли. Но всегда намного приятнее, когда атмосфера доброжелательная.
О камерном музицировании, городах, языках
– Мне очень нравится камерная музыка, и у меня было, как мне кажется, немало интересных камерных концертов. Для меня важен баланс между оперной, камерной и симфонической музыкой. Я бы не хотела ограничивать себя чем-то одним.
– Вы часто бываете в Вильнюсе?
– Да. В Вильнюсе живут мои родители и сестра. Я достаточно часто исполняю концерты в Вильнюсе. Оперы – меньше. За последние несколько лет было два интересных оперных проекта. Я исполнила партию Лисы в опере “Маленький принц” английского композитора Рэйчела Портмена. Это – хьюстонская постановка режиссера Франчески Замбелло. А ровно год назад, в прошлом декабре, в Вильнюсе я первый раз пела Шарлотту в “Вертере” Массне.
– Такие разноплановые роли!
– Да, от Лисы до Шарлотты…
– Что для вас Вильнюс сегодня?
– Для меня город не столь важен, как люди, его населяющие. Вильнюс – город, в котором я выросла, но, может быть, благодаря профессии я достаточно легко отношусь к географическим перемещениям. Всегда приятно вернуться в Вильнюс, но сейчас мой дом в Лондоне. Это город, в котором мне хорошо и интересно. Но, опять же, если надо будет оттуда уехать, это не станет невыполнимой задачей.
– А в России вы выступали?
– В Москве я выступала только один раз с “Кармен”, во время гастролей Латвийской оперы. И в Санкт-Петербурге один раз – с оркестром театра “Эрмитаж”. Главным дирижером этого оркестра является литовский дирижер Саулюс Сондецкис. В его честь в Питере был организован фестиваль “Приглашение маэстро”. Маэстро пригласил меня. У нас был интересный концерт. Сыновья Сондецкиса – тоже музыканты. В одном отделении выступал его сын-виолончелист, в другом – пела я. А еще у меня было несколько концертов в Русском посольстве в Лондоне. В Литовском еще не пришлось петь, а в Русском я уже пела.
– Говорят, вы знаете восемь языков. Русский, литовский, английский, иврит, идиш… Какие еще?
– Итальянский, французский, немецкий. Петь приходится еще на большем количестве языков. Надеюсь, что будет шанс выучить еще какой-нибудь язык.
– А какой язык вы считаете родным?
– Началось все со смеси литовского, русского и идиша, на котором говорили бабушка и дедушка. А сейчас, мне кажется, самый богатый запас слов у меня в английском. С тех пор, как я уехала из Вильнюса, последние девять лет читала почти всегда по-английски.
– А с мужем на каком языке говорите?
– На английском, хотя муж тоже говорит на многих языках. Для нас всегда небольшое приключение переключаться с языка на язык. Мы любим игры слов, и когда знаешь несколько языков, интересно переходить с одного на другой.
О творческих планах
В планах Лиоры Гродникайте на 2010 год – партии Зибеля в “Фаусте” Ш.Гуно и Полины в “Пиковой даме” П.Чайковского в Израильской опере, “Реквием” Дж.Верди в Лондоне, “Stabat Mater” К.Шимановского в Нидерландах, Варвара в “Кате Кабановой” Л.Яначека в оперном театре Далласа. Лирик-оперы в планах пока нет, но, по словам Лиоры, в чикагском театре она “чувствует теплое отношение к себе”. Разговор о планах на будущий сезон певица закончила неожиданно:
– Есть много идей, но что будет в первой половине следующего года я пока сказать не могу, потому что у меня ожидается пополнение в семье. На какое-то время я уйду со сцены. В Чикаго у меня была последняя работа до рождения ребенка.
– Как мы вас поймали!..
– (Смеется.) Поскольку в этом деле опыта у меня пока нет, я не знаю, сколько времени займет возвращение на сцену…
– Я желаю вам всего самого наилучшего в будущем году. Надеюсь, что “теплое отношение” к вам превратится в новые контракты и мы вас скоро увидим в Чикаго! С Новым годом, и до новых встреч!
Фотографии к статье:
Фото 1. Лиора Гродникайте
Фото 2. Лиора Гродникайте
Фото 3. Лиора Гродникайте – Флора. Сцена из оперы “Травиата” Дж.Верди.
Ковент-гарден, 2005 год, режиссер – Ричард Эйр
Фото 4. Лиора Гродникайте – Флора. Сцена из оперы “Травиата” Дж.Верди.
Ковент-гарден, 2005 год, режиссер – Ричард Эйр
Фото 5. Лиора Гродникайте – Дезире. Сцена из оперы “Птица ночи” Д.Лежандр. Ковент-гарден, 2006 год, режиссер – Ирина Браун
Фото 6. Лиора Гродникайте – Дезире. Сцена из оперы “Птица ночи” Д.Лежандр. Ковент-гарден, 2006 год, режиссер – Ирина Браун
Сергей Элькин,
