Лидер андеграундной литературы, основатель московской школы концептуализма, блистательный поэт, ироничный эссеист Лев Рубинштейн сам себя называет литератором. В середине семидесятых он придумал совершенно новый, визуальный способ создания текстов – “стихи на карточках”. Публиковаться не хотел по принципиальным соображениям. Был известен среди узкого круга творческой интеллигенции. В девяностые пошел в журналистику: один год служил в “Коммерсанте”, потом, несколько лет, в “Итогах”. Новое тысячелетие встретил в Интернете. Его эссе публикуются каждую неделю в ежедневной интернет-газете “Грани” (http://grani.ru/Culture/essay/rubinstein/), а сам он давно превратился в автора “постконцептуальной эпохи”.
В 2007 году Лев Рубинштейн первый раз был гостем Литературного салона Аллы Дехтяр. Новая встреча с ним состоится в Салоне 17 ноября. А сегодня Лев Рубинштейн в гостях у нашего сайта.
– Лев Семенович, у вас есть замечательные слова о том, как начать статью: “Можно начать с чего угодно, будучи уверенным в том, что любое начало в данном случае будет многообещающим”. Я бы хотел начать с поздравлений! В начале этого года вы стали лауреатом премии “Нос”. Было ли это для вас неожиданностью?
– За поздравление спасибо! Хотя это было уже довольно давно, острота момента основательно стерлась, да и денежки уже потрачены. А было ли неожиданностью? В общем, да. Уже само по себе включение в шорт-лист я воспринимал как награду. А этот шорт-лист был довольно сильным. Так что, честно говоря, на “гран-при” не особенно рассчитывал. Но был рад, конечно.
– Вам вручена премия за сборник “Знаки внимания” с формулировкой “За новизну в литературе”. А для меня главная новизна Рубинштейна – текст на карточках, “интержанр”, визуализация текста, перформанс, который вы представляли долгие годы. Не кажется ли вам, что не премия, а формулировка опоздала лет на тридцать?
– Опоздала ли формулировка? В данном случае можно сказать, что да. Хотя любая формулировка любой премии – это вещь скорее формальная, чем сущностная. Надо же как-то сформулировать? Еще можно сказать, что любой состоявшийся художественный текст – по определению “новый”. Одним словом, я не стал бы делать упор на формулировке. Именно эта премия, премия “Нос”, делает упор на слове “инновационность”. Это мне и нравится, хотя я и поставил кавычки, имея в виду относительность этого понятия в наше время. Но это заставляет меня особенно радоваться именно этой премии.
– Вы помните, как и когда вы придумали читать “текст” по карточкам? Прочитайте, пожалуйста, первую карточку…
– Сначала я придумал не “читать”, а сочинять текст именно таким способом. Более того – когда я начал сочинять свои первые картотеки, я вовсе не имел в виду, что их можно и нужно читать вслух. Я их сам поначалу воспринимал скорее как визуальный объект. Но однажды в компании друзей-художников я на свой страх и риск попробовал прочитать свою новую вещь вслух. И обнаружил, что это не только можно, но и необходимо делать. Прочесть вам самую первую карточку? Хорошо, прочту. Вот она: “Переверните страницу”.
– В продолжение разговора. В беседе со мной семь лет назад вы сказали: “Концептуализмов столько же, сколько концептуалистов”. А сегодня существуют концептуализмы и концептуалисты? Есть ли такое течение, или оно превратилось в часть истории литературы?
– Нет, конечно. Думаю, что уже нет. Хотя в пространстве изобразительного искусства концептуализм уже оброс двумя, а то и тремя поколениями последователей. Более того, вновь вошел в галерейно-музейную моду. А литературная составляющая этого движения или процесса (не знаю, как точно сказать), пожалуй, да, стала страницей истории. Что меня, скажу попутно, ничуть не смущает и не огорчает. Это все было. И это было правильно. И это на многое повлияло. В том числе и на меня как на автора “постконцептуальной эпохи”.
– Что вы сегодня вспоминаете о том времени, о вашей дружбе с “подозрительными элементами на чистом поле” русской поэзии? Если можно, несколько слов о Дмитрие Пригове и Всеволоде Некрасове…
– Пары слов не получится, и о том, и о другом надо говорить пространно. А на это нет ни времени, ни душевных сил. Некрасова я всегда считал и считаю до сих пор невероятно важным и огромным явлением в нашей словесности. Кто-то про него очень точно сказал, что он произвел в поэзии революцию настолько бескровную, что ее умудрились не заметить. Но кое-кто все же заметил. Пригов для меня – при всей масштабности его культурного значения – это история личная. Мы были очень близкими друзьями с высочайшим уровнем взаимопонимания. Поэтому для меня его уход был прежде всего личной драмой. Уже прошло по нынешним бурным временам довольно много лет, а я по-прежнему испытываю зияющий дефицит в собеседнике такого уровня.
– Ваш сборник “Знаки внимания” – это достаточно традиционная форма эссеистики. В нашей беседе семь лет назад вы сказали, что последнее десятилетие запомнится возвратом к консервативным ценностям. Как вам кажется, возврат продолжается, или у литературы “наметились другие тропинки”?
– За нынешними “тропинками” в нынешней литературе уследить невозможно. Она, то есть нынешняя литература, характерна, мне кажется, прежде всего отсутствием мейнстрима, “генеральной линии”. А потому о ней как о чем-то едином говорить вообще невозможно. Говорить можно лишь об отдельных авторах. А я, если честно, в последние годы не слишком пристально наблюдаю за текущей литературной жизнью.
– Самой престижной литературной премией традиционно считается Нобелевская. Если бы вы были в составе жюри этой премии, кто был бы вашим кандидатом в этом году?
– Ох, не знаю! Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо сначала вообразить себя членом Нобелевского жюри. А на это моего воображения не хватает.
– Вы начинали как поэт, а последнее время я читаю ваши эссе и почти нет новых стихов. Вы навсегда ушли из поэзии, или “никогда не говори никогда”?
– Вовсе никуда я не ушел. Во-первых, я по-прежнему сочиняю стихи, хотя существенно реже, чем раньше, и не очень-то стремлюсь их публиковать. Во-вторых, я иногда выступаю с чтением старых своих текстов и в процессе чтения испытываю то же самое волнение, как и тогда, когда эти тексты были новыми. А это для меня явный признак того, что “зараза” во мне сидит.
– Существуют ли для вас запретные темы?
– Вы знаете, это, как ни странно, зависит от того, в каком жанре я выступаю. В жанре, так сказать, медийном, то есть по определению массовом, я вполне сознательно включаю в себе “полицию нравов”. Не из страха, разумеется. То есть все-таки из страха – из боязни невзначай кого-нибудь обидеть. В поэзии, в галерейном искусстве, в авторском кино запретных тем нет и быть не может. Просто потому, что одна из важных функций искусства – это нарушение табу.
– Мне всегда было интересно узнать, как происходит у вас процесс сочинения текста (это касается как стихов, так и эссе). Как вы работаете? Где сочиняете? Что делаете с черновиками, если они есть? “Над рукописями трясетесь”?
– Совершенно не знаю, как ответить на этот вопрос. Заданной, установленной технологии сочинительства у меня нет. Пишу где попало, когда попало и на чем попало. В последние годы, разумеется, на компьютере. По той же причине, в последние годы исчез и сам по себе феномен черновика. Над рукописями не “трясся” и раньше. Недавно обнаружил, что у меня практически нет того, что называется “писательским архивом”. Даже не знаю, жалеть об этом или, наоборот, радоваться.
– В 2007 году Петр Вайль назвал вас “диагностом”. Я понимаю, что он процитировал ваше определение интеллектуала: “Это не оппозиционер и не апологет государства. Это его трезвый критик и ироничный комментатор. Это официально признанный носитель независимого взгляда. Это диагност”. Это ваш автопортрет, верно?
– Ну, в том числе, и мой. Хотя и не только автопортрет, но и коллективный портрет. Не думаю, что здесь я уникален. Кроме того, мне всегда казалось, что если наука занимается тем, что отвечает на вопросы, то роль искусства – их задавать.
– Какой диагноз вы бы поставили сегодняшнему российскому обществу?
– Острая социальная патология, выраженная в том числе глубочайшим и болезненным цивилизационным разрывом между разными социально-культурными сообществами.
– У диссидентов советской эпохи был тост: “За успех нашего безнадежного дела”. Как вы полагаете, сегодня по-прежнему все так безнадежно, или Болотная, Навальный и другие процессы последнего времени дают нам основание для оптимизма? Есть свет в конце туннеля? Может быть, прав Коржавин, и “нельзя в России никого будить”?
– Основания для оптимизма есть всегда. Если верить в конечную разумность истории и мудрость языка. А я в них верю. И как художник, и как социальный человек. Я вижу, что история и язык на нашей, а не на “их” стороне. Существовать вне истории и вне языка можно, но не бесконечно. Они непременно возьмут реванш и отомстят за себя, как время от времени мстит за себя природа.
– Какие культурные события последнего времени на вас произвели наибольшее впечатление? Фильмы, спектакли, концерты?..
– Отвечу коротко. Культурного события, равного по силе и резонансу, чем история с Pussy Riot, я не припомню.
– Вам интересно жить в Москве?
– Очень. Иногда страшно, иногда противно, иногда мучительно. Но всегда интересно. Ведь интересно же жить рядом с вулканом, не правда ли?
– Если бы я завтра прилетел в Москву и попросил бы вас быть моим гидом, куда бы вы посоветовали мне сходить, что посмотреть?
– В Москве есть много чего. Есть прекрасные выставки. Много отличных концертов. Прекрасные книжные магазины. Все это есть. Но я бы вас повел в какое-нибудь из кафе, куда я хожу сам, где культивируется и изо всех сил поддерживается атмосфера “другой” Москвы – теплой, дружелюбной, творческой, веселой.
– Следите ли вы за новинками русской литературы? Какие ваши любимые авторы?
– Я уже отвечал чуть раньше, что стал не слишком внимательно следить за процессом. Читаю то, что пишут и публикуют друзья. А их довольно много, и они неизменно прекрасны.
– Какие ассоциации возникают у вас при слове “Чикаго”?
– Долгие годы это были всем известные строки из “Мистера Твистера”. Потом, разумеется, криминальные боевики про чикагскую мафию. В общем, все как у всех. Последние годы первой моей ассоциацией с “Чикаго” является имя собственное – Алла Дехтяр.
– Что нас ждет на встрече в Чикаго? Почитаете ли вы стихи, привезете ли ваши легендарные карточки?
– Совершенно не знаю. Я думаю, как получится. Буду следовать за настроениями публики. А пару картотек возьму, почему нет.
– Что бы вы сказали тем читателям, которые вас не знают? Какие свои строчки вы бы им процитировали?
– “Переверните страницу”.
Nota bene! Встреча с Львом Рубинштейном состоится 17 ноября 2013 года в 5 часов вечера в помещении ORT Technical Institute по адресу: 5440 FargoAve, Skokie, IL 60077. Вход – $25. Справки по телефону 773-275-0934.
Сергей Элькин,
http://sergeyelkin.livejournal.com/
www.sergeyelkin.com
Фотографии к статье:
Фото 1. Лев Рубинштейн. Фото Грани.ру
